любимой музыкой. Мы с Аском слушали в полете.
— Винил? Ему же пара сотен лет. Качество звука паршивое. О компактности говорить нечего.
— Все верно, — мягко улыбнулась девушка. — Мне нравится видеть и трогать физическое воплощение звука.
— С тобой неинтересно спорить.
— Сказал зануда зануде.
Только после этого Улим улыбнулся впервые за утро.
Данный момент Шура нашла подходящим, чтобы уточнить:
— Ты вчера пил алкоголь?
— Не алкоголь. Принял кое-что расслабляющее, — с неохотой ответил мужчина. — Осуждаешь?
— Нет, завидую. У тебя есть возможность просто взять и принять наркотические средства, чтобы заглушить психическую боль. Тогда как у меня не было ни денег, ни возможности сделать это. Кстати, возможности еще нет, если только Аск не даст одобрение. А он не любит стимуляторы.
Некоторое время они шли молча, думая каждый о своем.
— Ты часто себя резала? — спросил Улим через несколько минут.
— Тоже хочешь начать?
— Ответь.
— Один раз. Год назад. Помнишь?
— Конечно, помню, — вздохнул он. — Помогло?
— Да — если бы вы оставили меня в покое до вечера. Наркотики справятся лучше, поверь. У человеческого организма есть привыкание к гормонам стресса, поэтому я могу гарантировать, что сейчас ты уже не чувствуешь уровень пиздеца…
— Сандра.
— Не перебивай, пожалуйста. У тебя начало синдрома жертвы. Ты терпишь, при этом все еще жалуешься мне, а значит, осознаешь, что нуждаешься в помощи. Если мое мнение для тебя имеет хоть какое-то значение, брось мать. Съедь на время. Хотя бы на полторы декады.
На что Улим громко фыркнул.
Шура объяснила мягким тоном:
— Это нужно, чтобы вы оба осознали, насколько все плохо.
— Я отведу ее к психологу. Полгода назад Леля принимала антидепрессанты, и все было хорошо.
— Отлично. И чего ты ждал все это время?
— Теперь ты тоже будешь пилить меня? — скривился мужчина.
— Нет. Я не умею. Зато умею вот так.
Достав комм, Шура набрала контакт частного психологического центра и попросила назначить для их семьи совместную встречу.
Данной выходкой доволен ее отец не был.
— Девяносто третьего в семь тридцать. Вам же нормально в вечернюю смену? Я пойду с вами, чтобы завлечь мать, а там можешь рассказать все, что накипело.
— Девяносто третьего у нас семейная фотосессия.
— Еще лучше. Вы наверняка посретесь десять раз. Будет, что обсудить, — просияла девушка.
— Сандра, ты не можешь решать такие вопросы за нас! — не удержался Улим от повышенного тона.
— Отлично. Молодец. Прибереги этот гнев на послезавтра.
— Как же ты невыносима.
— Думаю, у матери тоже найдутся к тебе претензии. Готовься к критике, — взмахнула она рукой с коммом и продолжила путь по аллее.
Догнав дочь, с легким смирением мужчина уточнил:
— Почему ты не позвонила Сергеевне?
— Она неэффективна. Надеюсь, у другого психолога будет больше решительности.
Еще через пару минут молчаливой прогулки Улим смирился и даже признал идею дочери, как лучшую в их ситуации. Но от вопроса не удержался:
— Какие у Лели могут быть ко мне претензии?
— Порой в человеке раздражают не столько черты характера, как бытовые привычки. Когда к первым привыкаешь, вторые бросаются в глаза. Вроде того, как ты слишком долго звенишь ложкой по чашке, когда мешаешь сахар, не опускаешь стульчак, не вытираешь после себя дозатор мыла, громко стучишь дверьми. Могу поспорить, ты все еще так делаешь.
На этот список Улим возмущенно хлопнул ртом.
— Да. Вот это тоже может раздражать.
— Что!?
— Твое выражение лица: "Да как так? Я же идеален. Я всегда прав.".
Отчего то самое выражение лишь усилилось.
— Сама-то леди-идеал, — проворчал он.
— Нет, конечно. И Аск не идеален. Порой меня срывает, и я начинаю лупить его мокрым полотенцем, которое он любит бросать на пол после душа. Что говорит о моем нетерпении к близкому человеку.
Улим даже зафыркал на эту маленькую бытовую зарисовку.
— Понимаю, — хмыкнул он и покрутил кистью. — Нам нужны пара занятий семейной терапии, чтобы высказать друг другу о таких вот претензиях.
— Возможно, этого не хватит. Но я не психолог, чтобы говорить наверняка, — пожала плечами девушка.
— Спасибо, что вмешалась, — тихо сказал ее отец.
— Мать знает, что мы приехали? — оглянулась Шура. — То есть я написала ей в полете, но ответ пока не видела.
— Со вчерашнего вечера знает. Потому и назначила фотосессию. Хотела сообщить вам за день. Да-да. Я помню, что на тебе больше нет этого странного проклятия. Сложно преодолеть привычки, особенно с учетом нашего опыта. Ты сама помнишь, что происходило.
С надутыми щеками девчушка резко развернулась на каблуках и вопросила:
— Может, есть еще что-то? Не люблю сюрпризы.
— Как ты должна была догадаться, семейные сборы на Пасхет.
— Мы тоже пригласили друга. Как теперь поступить?
— Познакомить нас с доктором и его семьей. Манко, верно?
— Да, верно. Но Манко отказались. Сказали, что планировали отметить дома в кругу семьи. Я о другом знакомом. Он доктор астрофизики, а не медицины. Беседовала с ним минут двадцать назад.
— Сколько у вас знакомых? — нахмурился мужчина.
Чем заставил дочь глубоко задуматься.
Через минуту неспешной прогулки она наконец выдала:
— Много знакомых — это хорошо. Особенно если знакомые хорошие. Со временем большинство теряется, а кто-то становится надежным другом. Взять твою ситуацию: у тебя было всего два друга. Один погиб, другой оказался крысой-манипулятором и подвел тебя под плаху. Не осталось никого, с кем можно обсудить свое мужское. Или же дело в том, что ты за человек? Хм?
Это был удар ниже пояса.
— Сандра, я тебе не говорил такого. И наверняка больше никогда не скажу, — процедил Улим сквозь зубы. — Ты — сука.
— О-о-о. Я знаю. Пошли бухать? — предложила маленькая стервочка, когда остановилась. И оглянулась: — Чуть дальше должен быть ресторан. Там подают хрустящую свинину на гриле. Отзывы хорошие.
— Неужели мы тебя такой воспитали?
— А о чем ты думал, когда насиловал меня год назад? — не менее злобно ответила она. — Когда создавал нейросеть Марту? Когда вы с матерью годами вымещали на мне свои неудачи? Если хочешь знать мое мнение об этих твоих мучениях с пилящей женушкой, то я наслаждаюсь. Вы оба это заслужили.
И растянула губы в милой улыбке, действительно наслаждаясь реакцией собеседника.
— Что? — дернула она подбородком. — Обматеришь и окончательно лишишь меня наследства? Валяй.
— Я вызову тебе такси, — сдержанно ответил мужчина, доставая коммуникатор.
— И вернешься домой к рутине. К надоевшей работе, к пилящей жене. Пошли бухать. Поговорим, потанцуем. Можешь материть меня, сколько хочешь. Хуже, чем есть, мое мнение о тебе не станет.
— А мое о тебе уже изменилось. И продолжает с каждым твоим словом, — поднял он глаза. — Я не хочу усугублять.
— Ой, да конечно. Ты все еще
