Тайчи сабраков донесли И-Лунгу о потерях – шестьсот восемьдесят семь бойцов пало под стенами крепости. Ещё триста сорок четыре получили ранения «в кость» и не смогут продолжать поход.
Правда, скорбную весть о потерях, заслонила другая, более приятная. В крепости было захвачено много драгоценных камней, а также богато украшенное оружие и дорогие изделия местных и тайгетских мастеров. Это позволило И-Лунгу выплатить четверть обещанного жалования воинам вперёд, а захваченное серебро, бронзовые и медные изображения кулбусских богов отправить в Дацинь, на монетный двор для чеканки денег.
В верховьях одной из горных речек, что впадали в Чулбу, ченжерам встретился большой караван паломников. С ними были и несколько тайгетских торговцев. И-Лунг разрешил своим воинам пощадить только тех, кто годился в рабы. Все слабые и больные были уничтожены, а голова караван-баши была отослана в мешке с солью в Дацинь в качестве трофея.
И-Лунг решил сделать остановку в округе Вэньгэд, осадив его одноимённую столицу. Его воинам, после перехода по горным дорогам и тропам, был необходим отдых. Кроме того, надо было подтянуть отставших и обозы со снаряжением и припасами. Сюда же вскорости подошла колонна войск князя Чже Шена.
Гиньский наместник-акридимарх, что командовал войсками в округе Вэньгэд, запросил помощи из столицы княжества. Однако передовой отряд имперского войска, возглавляемый самим князем Чже Шеном, встретил гиньскую вспомогательную рать на подступах к Вэньгэду.
У ченжерского полководца было два сабрака пехоты и два сабрака конницы. Всего три тысячи пехотинцев и две тысячи всадников. Ему противостояло около десяти тысяч пеших и две тысячи конных воинов из кулбусов. Несмотря на своё численное превосходство кулбусы были слабее обучены и хуже вооружены. В последующем упорном бою, длившемся несколько часов, ченжеры наголову разгромили гиньцев.
После этого защитники города потеряли надежду на спасение, и Вэньгэд сдался без боя. Едва его ворота открылись, как имперцы ворвались внутрь. Сгорая от алчности, ченжеры бросились грабить дома горожан и дворцы знати. Размахивая совнями и чимканами, они убивали всех, кто попадался им на пути.
Центр города, торговые ряды и дома богачей, как всегда, достались Железным Ястребам, легкоконным стрелкам и пехотинцам Первого и Четвёртого габаров, поспевшим следом за конницей.
Воинам Второго габара, вошедшим в город последними, достались дома и строения, прилегающие к крепостной стене и часть предместий, где в основном ютилась городская беднота.
Если в остальном городе и было что взять, то разочарованным воинам Второго габара нечем было заняться в захваченном предместье. Единственным зданием, сулившим хоть какую-нибудь добычу, являлось большое каменное подворье, где останавливались паломники Мизирта идущие из различных уголков Империи Феникса помолиться святыням Тайгетара.
Само подворье было построено виде двухъярусного каменного здания с четырёх сторон окружавшего широкий, мощённый каменными плитами двор, в середине которого стояла небольшая кумирня.
В отличие от других храмов и обителей это строение отличалось завидной скромностью, если не сказать бедностью. Дело в том, что оно принадлежало братству нищенствующих монахов. Обитель, существующую при подворье, населяли в основном увечные и больные калеки. Это обстоятельство объясняло бедность подворья, единственными доходами которого были собранное подаяние и пожертвование сердобольных горожан.
Когда имперцы ворвались внутрь, то здесь их постигло горькое разочарование. Захваченная добыча оказалась столь скудной, что её и добычей-то нельзя было назвать. Некоторые, в бессильной ярости крушили ветхие навесы, служившие местным обитателям защитой летом от палящего зноя, а зимой от дождя и изредка выпадающего в этих местах снега.
Однако вскоре одному из воинов пришла в голову спасительная мысль – сокровища есть, просто упрямые поклонники Мизирта где-то их спрятали. Поиск живых, чтобы вырвать под пыткой признание о храмовой сокровищнице, не дал желаемых результатов. Тогда, разбившись на отряды, ратники стали обшаривать помещения. Иные пробовали ковырять тяжёлые гранитные плиты, покрывающие дворы, простукивать стены.
На заднем дворе обители располагались отхожие места постоянно проживающих в ней отшельников. Искусные тайгетские каменотёсы, когда-то построившие подворье, отвели воду одного из многочисленных источников в водовод, с таким расчётом, чтобы напор воды не давал скапливаться нечистотам в отстойниках. Монахам приходилось только изредка поднимать крышку отстойников и очищать трубы от попавшего туда мусора. Этим объяснялось отсутствие запаха и относительная чистота в отхожих местах подворья.
Таохэ и Щербатый ведомые жаждой богатой добычи приняли уборную за одну из храмовых кумирен. Оба воина пыхтя от натуги, пытались сдвинуть тяжёлую каменную крышку, справедливо полагая, что уж здесь-то точно спрятано нечто ценное. Тайгетские руниры, выбитые на крышке отстойника, несомненно, означали что-то очень важное.
За этим занятием их и застал тайчи Кастагир, случайно оказавшийся на заднем дворе обители. За ним, осторожно ступая копытами, следовал его конь. В беспорядке, охватившем город, тайчи отбился от сопровождавших его воинов, а затем заблудился среди узких улочек городских окраин. Заметив возвышающееся над лачугами здание подворья, он решил пробиться к нему, чтобы потом найти дорогу обратно на главные улицы города.
– Что это вы тут делаете? – задал он вопрос, воинам, которые вытянулись по стойке смирно при виде грозного военачальника.
– Мы нашли её, господин,– отдышавшись, шёпотом ответил ему Щербатый.
– Кого? – недоумённо спросил Кастагир.
– Сокровищницу храма,– также шёпотом ответил Таохэ, показывая рукой на плиту.
Кастагир нахмурился, разглядывая каменную крышку с выбитыми на ней непонятными знаками, лежащую вровень с плитами двора. Конечно, это не очень-то было похоже на сокровищницу, но кто знает, может быть, монахи при их приближении к обители, могли сюда спрятать свои богатства.
Тайчи вопросительно глянул на воинов. Те безмолвно смотрели на него, ожидая какое решение он примет. Некоторое время Кастагир прислушивался к шуму и грохоту, производимому остальными ратниками, обыскивающими подворье, потом обернулся к обоим воинам, приложил палец к губам и молча кивнул на крышку. Таохэ взял свою совню и вставил лезвие в щель между крышкой и плитой. Рядом воткнули вторую совню и все трое
