Дигвил пожал плечами. Всё равно, больше того, что уже сказано, он рассказать Мастерам не сможет.
Латариус вновь долго вёл его подземными коридорами. Дигвил шагал, отстранённо думая, что все тайные тюрьмы, по существу, ничем друг от друга не отличаются.
– Это здесь, – наконец остановился некрополисец.
Железная дверь вела не в крошечный каменный мешок, как мог подумать Дигвил, но в довольно-таки просторную камору, с большим, хоть и зарешеченным окном.
Поднявшееся навстречу им существо заставило Дигвила вздрогнуть. Нет, не оскаленной пастью или капающей ядовитой слюной – но полной, совершенной чуждостью всему, что знал и понимал молодой дон Деррано.
Три глаза уставились на рыцаря.
– Авви а? – проговорил тонкий голос, не поймёшь, то ли мужской, то ли женский.
– Андрогин, – сугубо научным тоном заметил Латариус. – Гниль избавила их от гендерных различий. Каждый из них способен к воспроизводству. Участия другой особи не требуется.
– Отвратительно, – содрогнулся Дигвил.
– Почему же? Весьма рационально. Мы считаем, что в нашем мире Гниль встретила достойный отпор. Быть может, Она позвала подмогу?
– А может, они просто бегут в ужасе из своего мира? – Дигвил не мог отделаться от мысли, что существо перед ним глубоко и совершенно несчастно, причём отнюдь не по причине неволи. – Просто бегут, сами не зная, что отравлены Гнилью?
– Такая гипотеза тоже не снята с повестки дня, – кивнул Мастер. – Но, чтобы доказать или опровергнуть что-либо, нам надо… ох, всё равно. Ты видишь теперь, благородный дон, что нельзя отмахиваться от той встречи? Быть может, это наш единственный шанс. Если Гниль атакует нас не только изнутри мира, но также и снаружи… не хватит сил ни у Навсиная, ни у нас. Даже если предположить, что Держава и Некрополис тотчас же помирятся и заключат союз. Ну так что, благородный дон Деррано? Сдаётся мне, мы с вами всё-таки сработаемся.
* * *
…Он, как всегда, был прав, этот наголо бритый Мастер в сером плаще. От столицы их везло настоящее чудовище на колёсах, влекомое аж восьмёркой тягунов. С собой Мастер Латариус взял не двух, не трёх – пятерых Гончих. Безмолвные, тонкие, словно стилеты, всегда готовые вонзиться в неприметную на первый взгляд щель доспеха; но Дигвил смотрел на них и думал, что одна Алиедора в ту короткую их встречу казалась куда опаснее и смертоноснее всей пятёрки, вместе взятой.
Мчалась за окнами осень. Спускался вечер. Всё ближе и ближе было Долье.
Над Смарагдом вставал новый день. Тёрн приободрился, повеселел, шагал, высоко подняв голову. Теперь их дорога лежала почти строго на запад, горы оставались по левую руку. Мудрых и прочей стражи не встречалось, ноори-земледельцев они успешно избегали. Алиедора даже перестала задавать дхуссу неприятные и неудобные вопросы – просто шагала, подставив лицо солнцу, неяркому и необжигающему в пору поздней осени даже здесь, на глубоком юге.
Ей легко молчалось. И легко смотрелось. После бесконечной тьмы подземелий Некрополиса, после страшной зимы вместе с варварами, после всего, случившегося с доньятой Венти, она шла по земле как бы самых жутких врагов и ничего не боялась. И не гадала: «А почему молчит дхусс?» Просто смотрела – на совершенно неправдоподобное, сказочное богатство этой земли. Её устроенность, приветливость, чистоту. Если это цена правления Мудрых…
…то кто помешает ей завести похожее в Некрополисе, когда она сделается его королевой?
Остров принял её? Или она сама приняла остров?
Проложить такие же дороги даже к самой последней деревушке. И сделать так, чтобы сами слова «последняя деревушка» больше ничего не значили.
– Алиедора! Алиедора, очнись!
– Опасности нет, Тёрн. Я бы почувствовала.
– Ты уверена? – Он указывал в сторону гор.
Она пожала плечами.
– Горы как горы. Твою знаменитую башню Затмений отсюда не видно. Что тут ещё скажешь?
– Там что-то затевается.
– О-о, дхусс, как же я люблю такие твои слова! «Что-то затевается»! Прекрасно! Великолепно! Точнее и не скажешь.
Дхусс не ответил на колкость. Стоял и смотрел на горы, такие красивые, покрытые зарослями почти до самых вершин, где серый камень лишь на чуть-чуть выныривал из густого зелёного покрывала.
– Мелли? – Алиедора уловила его настроение, тотчас сменив тон. – Думаешь, она там?
– Скорее всего, – кивнул дхусс. – Она сильна. Невероятно сильна, однако Мудрые на то и Мудрые, чтобы с ней справиться, причём не убивая. Не сомневаюсь, что она их займёт на некоторое время – славная игрушка.
– То есть уже занимает?
– Да.
– Ну и прекрасно. Чем дольше они с ней провозятся, тем лучше. Опомнись, Тёрн, это же не живое существо! Не девочка, попавшая в лапы злодеев! Тебе не нужно её спасать!.. Так. Ты, похоже, решил что таки нужно. Ну почему, почему дхуссы такие глупцы? Даже самые лучшие из них?
– Она страдает, Алиедора. Я понял это ещё тогда, в крепости.
Гончая только молча схватилась за голову.
– Она – тварь Гнили! Они не могут страдать! Я сама повелевала этой вашей Гнилью, если хочешь знать!
Не действует, поняла она. И уже приготовилась, раскрыв рот, заорать что-нибудь в стиле стремянных и доезжачих замка Венти, когда Тёрн вздохнул и кивнул.
– Ты права и не права. Она страдает. Но мы останавливаться не можем. Прежде чем вступать в открытый бой с Мудрыми, я бы хотел повидать Мастеров Боли и Теней.
– Может, всё-таки расскажешь, кто это такие? И, если они против Мудрых, то почему их до сих пор терпят?
– Долго говорить придётся, Алиедора.
– Ничего. Я потерплю. Тем более опасностей тут сейчас никаких нет.
Дхусс кивнул.
– Тогда слушай. Давным-давно, когда ноори ещё не ушли с Луала, а Мудрые не имели всей власти, на Смарагде имелись и другие школы.
– Школы чего? Магии?
– Можно назвать и так. Но скорее это жизненный путь.
– Как у тебя?
– Примерно. Но совсем другой.
– Судя по названиям, да, совсем иной. Уж скорее смахивает, как сказала, на наш, некрополисовский.
– Нет, конечно же, – рассмеялся дхусс. – С вами, боюсь, вообще никто в мире не сравнится. Мастера Боли утверждали, что, не победив её, мы не победим и хвори этого мира. Не победим зло, сидящее в душах, то самое, что одолеть труднее всего.
– Н-ну допустим, – нехотя процедила сквозь зубы Гончая. – Хотя ничего необычного тут не вижу. Тот же Ом-Прокреатор…
– Да-да, согласен. Но Мастера Боли начинали с того, чтобы адепт сперва прошёл все испытания сам, сам ощутил, как это – жить не высокородным ноори на защищённом от всех бед и тревог Смарагде, а в миру, где горе, смерть и несправедливость на каждом шагу. Мастера Боли учили властвовать над ней. Переживать, не проживая.
