Он замолчал, продолжая смотреть на меня. Мне куда приятнее было бы поговорить с Фиалком – но Александр был настроен решительно.
– Лена… Можно задать тебе один вопрос?
– Конечно.
– Как вышло, что ты не забы… что ты не поддалась колдовству? Наверняка дело в том, что ты… находилась… в своем мире?
Он глядел на меня требовательно, будто я обязана была подтвердить: да, все так и есть, ты ни в чем не виноват, Александр, а будь я в Королевстве, когда Эдна загадала желание, – поддалась бы, как все, и навсегда забыла короля.
– Я не знаю, как это вышло, – сказала я медленно. – Но Максимилиан тоже не забыл. И принц-деспот.
– Они оба из-за Ведьминой печати. – Лицо принца прояснилось. – Ну разумеется: ты – человек другого мира, а те двое тоже не наши, вот на вас и не подействовало колдовство!
Я не стала ему отвечать. Пусть себе ищет оправдание.
Гул Саранчи за стенами поднимался и опадал, как волны. Враг никуда не делся, он все так же стоит вокруг замка, губит леса и поля – если еще не погубил. А город – страшно представить, что там сейчас.
Уйма молча сгреб меня за плечи. Прижал к себе и ничего не сказал. Гарольд стоял рядом, седой и почти такой же белый, как Фиалк.
– Король пришел… появился, – сказал усатый стражник с благоговейным трепетом. – Случилось чудо… Он пришел, будто отлучался совсем ненадолго… И тогда мы все вспомнили и все поняли. И тогда…
Голос его задрожал и прервался.
Гарольд и Уйма молчали. Нам не нужно было разговаривать – они просто были здесь, и я понимала без слов, о чем они думают и как горечь в их душах борется с надеждой.
Вдруг на плиты двора упала тень.
Все мы одновременно вздрогнули. Тень превратилась в точку. Бесшумно, как бумажная фигурка, с неба спланировал Оберон. Его сапоги, коснувшись плит, подняли облачко пыли. Корона горела тусклым золотом, желтый обруч, как и вчера, был надвинут низко на лоб.
Все вдруг задвигались. Александр бросился вперед, Уйма прокашлялся, засуетились стражники. Гарольд положил руку на мое плечо – будто ища опоры.
– Ну что, – буднично начал Оберон, входя в тень шатра, – дело наше очень интересное. Эта тварь еще большая, хоть и здорово потрепанная… честно говоря, я не понимаю, как вам удалось, господа маги, так ее поранить.
– Эта тварь? – вырвалось у меня.
– Саранча, – Оберон обежал глазами собравшихся.
Принц все еще стоял за его плечом, будто желая что-то сказать и не решаясь. Хмурой горой высился Уйма. Гарольд опустил белую голову.
– Мы догадались, – пробормотала я. – Но не сразу.
– Ага. Это не люди, не животные, не ходячие мертвецы. Это даже не огромная амеба, хоть и похожа чем-то. Это страшная сказка, порождение больного мира. О чем забыли, перестает существовать, во что верят – возникает из небытия. Если бы мы могли сейчас не верить в Саранчу…
– Но колдовство сильнее нас, – невпопад сказал принц. – Невозможно противиться тому, что сильнее!
Оберон внимательно на него посмотрел. Принц стушевался.
– Если бы никто не верил сейчас в Саранчу, – продолжал король, глядя на Александра, – она растаяла бы сама собой…
– Как можно не верить в стрелу, которая торчит у тебя в горле? – пробормотал Гарольд.
Оберон улыбнулся.
Впервые после своего возвращения он улыбнулся; улыбка совершенно его изменила. Я узнала его окончательно, и только в этот момент – когда он улыбнулся – поняла, что все закончится хорошо.
– Можно. Но трудно. Поэтому сейчас мы сделаем вот что…
Он на секунду задумался. Посмотрел на Фиалка. Перевел взгляд на Гарольда, потом на меня.
– Господа маги дороги… Я прошу вас на короткий совет.
Как только он это сказал, Уйма кивнул лохматой головой и отошел к крыльцу замка. Там стояла, кутаясь в шкуру, принцесса Филумена – с каждой минутой делалось жарче, а она все куталась в вытертый мех, и Уйма шел через весь двор прямо к ней.
Стражники, поклонившись, отошли к бочке, где блестел под солнцем Фиалк. Один только принц Александр дольше всех не мог понять, что ему пора удалиться, – и в конце концов отошел, спотыкаясь и оглядываясь, будто ждал, что его позовут обратно.
Мы остались под тенью шатра – я, Гарольд и Оберон. Совет магов. У меня на секунду дыхание перехватило.
– Вы, двое, – тихо сказал Оберон. – Сказать, чем вам обязано Королевство? Не скажу, вы сами знаете. Сказать, чем я вам обязан?
Он вдруг поморщился, как от боли. Как вчера, когда срывал с себя оплетающие его красные нитки.
– Это не так, – глухо заговорил Гарольд. – Ваше величество… Это сделала Лена. И… – Он запнулся. – И некромант по имени Максимилиан, из-за Ведьминой печати. А я забыл вас, как все. Я слишком увлекся делами, заботами… Семьей, воспитанием сына, бытом, мелочами, обыкновенными вещами, которые привязывают человека к обыденному миру… Я забыл вас, я перестал быть частью Королевства.
Я быстро поднесла к глазам руку с растопыренными пальцами. Когда-то король научил меня различать людей, которые принадлежат Королевству, – и всех остальных. Караван шел по дороге из города, и в толпе у обочины стояла Эдна, я увидела ее – в тот момент она все еще принадлежала Королевству…
Я посмотрела на Гарольда в страхе, что он говорит правду и, глядя волшебным зрением, я его не увижу. Но он стоял здесь, в тени шатра, и белые волосы падали ему на лицо.
– Гарольд, – голос Оберона вдруг сделался очень теплым, – дружище. Такие, как ты, остаются частью Королевства, даже если они днем торгуют в лавке сыром, а вечером нянчат дюжину сопляков. Ты забыл – но ты ведь вспомнил! И не огорчай меня своим виноватым видом: я виноват куда больше, но не ношу ведь черное и не заливаюсь слезами!
Он снял перчатку и протянул Гарольду ладонь. Они стояли почти минуту, сжимая руки и глядя друг другу в глаза. У крыльца Уйма стоял, положив лапищи на хрупкие плечи Филумены; принц Александр переминался с ноги на ногу и смотрел в сторону.
– Далеко успели уйти обозы? – тихо спросил Оберон. – Женщины, дети?
– Далеко, – Гарольд кашлянул. – Я надеюсь.
– Эта тварь может быть опасна в агонии. Ланс затопил город, разлился очень широко, держит оборону… но ему тяжело. И еще меня тревожит один человек… Короче говоря, или мы покончим с Саранчой быстро – или это обернется новыми бедами.
– Значит, покончим быстро, – тихо сказала я.
Оберон искоса на меня посмотрел.
Это бы особенный взгляд. У меня дух захватило.
* * *
Фиалк повернул к нам зубастую морду. Его грива висела до земли, по острым клыкам то и дело пробегал розовый длинный язык – будто Фиалк точил зубы перед боем. Оберон, ни слова не говоря, подсадил меня в седло – мои ноги повисли, не касаясь стремян.
