— Все! Перерыв! — уже открыто заявила я, отложила арфу и спряталась от слушателей за каменно-деревянной кучей. Уже десятка два песен было обохано и обстукано крупными приозерными ценителями. Времени на это ушло совсем немного — часто мне не давали допеть даже один куплет. Они морщились на слова, дергались от музыки и не соглашались ни на какие вариации. В такой переделке я не была со времен Испытания, когда должна была день без остановки петь и играть в Главном Зале, стараясь попасть в такт двум десяткам таких же бедолаг-выпускниц. Но там хоть можно было иногда пооткрывать рот без слов или ударить пальцами мимо струн, теряясь в общей сумятице. А здесь я была одна против всех.
— Ох-ох-ох, — вздохнула я, растирая пальцы.
— Ох-ох-ох, — донеслось со стороны моих пяток вперемежку с бурчанием. Великаны потихоньку приходили в себя после моей музыки.
— Ценители нашлись, — проворчала я. — Вас бы в Открыватели Дверей на выпускном испытании. Цены бы вам не было!
Чего же они от меня хотят? От вопросов дергаются, от песен морщатся, от музыки бледнеют и закатывают глаза, как подражающие эльфийкам высокородные девицы. Хоть бы знак какой-то дали, если сказать не могут!
Моя пятка как раз на что-то наткнулась. Я приподнялась. У моих ног высился положенный седым великаном меховой сверток. Хмм, а может, мне уже пытались что-то объяснить? Я села и подтянула сверток к себе. Весил он не так уж много.
— Интересно, интересно… — Я разворачивала шкуры одну за другой, а они все не заканчивались, как будто я чистила меховую луковицу. Внутри пряталось что-то округлое, оказавшееся высушенной большой тыквой. Это что, плата за мои песни? Тогда я давно уже свое отработала — как только пожелала им доброго дня. Где там Бур? Мне домой пора! Я уже привстала, чтобы окликнуть великана, когда тыква вдруг распалась на две половинки. Внутри опять были меха, пересыпанные от моли полынью.
— Апчхи! Что же вы там прячете? Апчхи! Придумали игрушку! Апчхи!
Последний чих совпал с падением последней шкуры. Когда я открыла глаза, в моих руках осталась только она. Потемневшая от времени, потерявшая половину струн, с треснувшей дугой и стертыми до основания колками. И все равно невыразимо изящная, трепетная и прекрасная. В моих руках лежала эльфийская арфа.
— Вот тебе и на, — ошеломленно проговорила я. Рука случайно коснулась уцелевшей струны, и та отозвалась нежным долгим звуком. С неожиданным прозрением я повернулась к резьбе на пеньке. Да. У терзавшего толстые струны чудовища были острые кончики ушей. Сама того не зная, я состязалась в мастерстве с эльфийским менестрелем. Как меня до сих пор не забросала камнями эта простая, неизбалованная публика? Я бессильно откинулась назад и закрыла глаза.
Шорох повторился. Потом кто-то с треском наступил на ветку, испуганно фыркнул, попятился, кого-то придавил, придавленный возмущенно вякнул и зашипел. Я открыла глаза и совершенно не удивилась, увидев в перевернутом мире две до боли знакомые фигуры.
— Я вам говорила ждать меня на месте? — устало поинтересовалась я у выбравшихся из кустов Воротника с Мышаком. Ну дракончика еще можно было понять с его любопытством. Но конь! Что ему за дело до моего пения! — Только вас здесь не хватало, честное слово!
— Фур-быр-быр! — донеслось с берега.
— Могли бы научиться говорить по-человечески, здоровилы, — пробурчала я самой себе. А потом меня осенило. — Отвечай, раз уж пришел, — обратилась я к Воротнику, — Ты их понимаешь?
— Мой народ владеет Истиной Речью. Все остальные наречия — лишь перекрученные ее отголоски! — напыщенно начал дракончик.
— Ну-ну, не топорщи перья, — одернула я зазнайку. — Лучше бы объяснил тогда, что этим здоровякам не нравится.
— «Цепь должна замкнуться, запылать огонь. Речь должна вернуться. Род воспрянет вновь».
Вот уж не ожидала услышать от Воротника срифмованные строки!
— Это ты о чем? — Я развернулась и села лицом к великанскому толмачу.
— О том, что Бур всю дорогу тебе рассказывал! — удивился в ответ дракончик. Начиналась наша любимая игра «Как выбить из хвостатого нормальные объяснения». К счастью, играла я в нее далеко не первый раз и уже чему-то научилась. Воротник заранее виновато заморгал.
— …Вот это да! — пораженно выдохнула я. Все оказалась гораздо хуже, чем представлялось. — С тех пор они каждые семь лет приходят на озеро?
— Да. Иногда перепутают год, иногда забредут не в ту сторону, но обычно приходят, когда Сила не спит, и купаются в озерных водах.
— И она превратила их одной песней? Научила их говорить, ходить на двух ногах, пользоваться огнем, обрабатывать дерево и камень, носить одежду, петь, наконец? — Я с любопытством уставилась на гигантов. Неужели они были дикими бессловесными зверями вроде медведей? Как интересно!
— Так и было, Х'иссин. Помнят камни, помнит вода, хранит их кровь, не забыл играющий с листвой в долине ветер.
— «Лунной тенью тучи быстрой, пламя звезд в глазах тая, словно плеск струи речистой вышла на берег Она», — снова зачарованно прошептала я, а потом спохватилась. В голосе дракончика звучали особые нотки.
Воротник поймал мой вопросительный взгляд и коротко пояснил:
— Чары слабеют с каждым годом. От них уже ушел огонь и растворилась речь.
Я вспомнила невнятное рычание Бура, которое так меня раздражало. Как раз сейчас старейшина поглядел в мою сторону, и наши взгляды встретились. Я отвернулась первой.
— Ну хорошо. Песни, превращения — это все замечательно. Но что они хотят от меня? Объясни?
— Чтобы ты спасла их, Х'иссин, — просто ответил дракончик.
Лучше бы на дороге я прорвалась с боем.
— Но это… это глупо! Они что, хотят, чтобы я повторила подвиг эльфийской чародейки? Даже несмешно! Пусть ловят Перворожденных!
— Ветер не поймаешь, эльфа не заставишь, — напомнил известную поговорку Воротник. — Они пытались. Как только поняли — пытались. Но не смогли. В Диких Землях много песен, но мало певцов.
— Обратились бы к королю с прошением, — Я и сама понимала, что говорю глупости. Не многого ли я хочу от племени затворников, пусть даже здоровенных?
— Взрослые меняются медленно, — спокойно продолжал Воротник. — Но каждый рожденный ребенок хуже говорит и с трудом держит ложку. Память тоже уходит. Через семь лет им может быть уже все равно.
— Но это нечестно, — застонала я. — Я ведь ничего не могу! Я не сумею им помочь! Почему я?
Я отвернулась от Воротника — только чтобы увидеть обреченных великанов. Одна девочка неотрывно на меня глядела. Бедненькая! Я улыбнулась ей. В ответ дитя на полголовы выше меня скорчила рожу, показала язык и погрозила мне кулаком.
