Ознакомительная версия.
— Я займусь своим делом, вы — своим, — прогудел Карп, довольный, что его не потащили в Москву. — Товар гарантирую отборный!
— Охранять их кто будет? — спросил Щавель. — Войска немного, распылять силы я не могу.
— Много не возьмём, у меня больших денег нет, — прогудел Карп. — К вашему возвращению наберу голов пятнадцать-двадцать. Скую кандалами попарно, нога к ноге. Ночью через ошейник на общую цепь. Не разбегутся.
— Под твою ответственность, — сухо сказал Щавель. — Ратников не дам ни одного, не обессудь.
— Раненых можем оставить, — предложил Литвин. — Будут по двору ходить, создадут видимость присутствия власти.
— Всех, кто способен держаться в седле, мы взяли с собой, — холодно ответствовал Щавель. — Это легко раненые, они могут стрелять из ружей. Под Москвой мне понадобятся все.
Щавель помолчал, давя взглядом работорговца и сотника. Они тоже не сказали ни слова.
— Наша задача — выполнять волю светлейшего князя. Его приказ вы знаете. Наводим порядок на земле новгородской, потом идёт до Арзамаса и ловим рабов там. Ты ведь, Карп, нынешних невольников в Муроме продашь, а барыш на карман, верно я говорю, не поведешь на реализацию в Великий Новгород?
Под стылым взглядом командира знатный работорговец потупился.
— Бизнес есть бизнес, — прогудел он.
— Делай что должен, Карп, — сказал Щавель с таким снисходительным равнодушием, что караванщик почувствовал себя пристыженным, только не понятно в чём.
Литвин нервно потянул в зубы ус, но ничего не сказал. Охрана возле Москвы не помешала бы. Рабы стоят дорого, а Карп (в этом сотник не сомневался) отберёт из уловов лучших, да с караванщиками сторгуется. Десяток рабов уже капитал, кто угодно может позариться.
Щавель проследил его движения души, порадовался смирению сотника, провёл пальцем по развёрнутой на столе карте.
— Завтра выступаем в Ермолино. Там к Великому тракту примыкает Малое кольцо, поэтому наше появление ажиотажа не вызовет. Встаём в Ермолино, от него до Мкада тридцать вёрст. Хватит, чтобы быстро добраться, но и ближе подходить не стоит.
Палец Щавеля задержался у критической черты и отодвинулся, словно оттянутый пружиной. Даже на карте старый лучник избегал запомоенной территории.
— Произведём разведку и на месте решим, Литвин, — подвёл он итог совещанию. — Карп, давай считать счета на нашем счету, сколько голов мы вскладчину можем взять, — и брякнул на стол мешочек едропумедова золота.
* * *
— Вот о чём рассказывал Педрослав, — отрешённо произнёс Щавель. — Как же глубоко всё прогнило…
— Рыл триста, — прикинул Литвин численность копошащихся в земле мужиков.
Конный разъезд новгородской дружины стоял на пригорке по левому берегу московского канала и наблюдал за строительством насыпи. Шныряли работяги с тачками, грабари кидали лопатами землю. Умельцы с полосатыми рейками замеряли высоту откоса. Подъезжали и разгружались подводы с песком и гравием.
«Нет, не триста, — подумал Щавель. — Кто-то ещё возит, и гравий готовит, да всю эту гурьбу обслуживает, брёвна обтёсывает для шпал. Тут вся тысяча выходит. Это только здесь. Понятно, для чего хану срочно требовались деньги».
В дно обмелевшего канала надёжно упёрлись срубы, изнутри заваленные камнем. Опоры будущего моста ставились на века. Канал перегородили в узком месте, с другого берега заметно вдавался в воду искусственный полуостров, излаженный до Большого Пиндеца и сейчас подновлённый. Когда-то здесь была железная дорога.
«Зло реанимируется медленно, но верно», — подумал Щавель и посмотрел налево, где в туманной мгле темнела стена Мкада. Вся допиндецовая мерзость, не выжженная очистительным пламенем ядерного огня, скопилась там, бурлила, жрала друг дружку, размножалась и мутировала, запуская в тело Святой Руси ядовитые когти, прилежно отсекаемые мечом Великого Новгорода. Но теперь эта дрянь, оплодотворённая техническим гением Железной Орды, дала новый росток. Как обычно, чудовищный и доселе невиданный.
— Идут, значит, работы. По Москве уже прокопали, если за стены выбрались. Сделаем так, — Щавель развернул коня, сотник последовал за ним, дал отмашку дружинникам, поравнялся стремя к стремени. — Возвращайся в Ермолино, пару человек с конями оставь у Долгих прудов. Мы с Жёлудем прошвырнёмся по Химкинским кабакам. Посидим, послушаем, о делах здешних скорбных покалякаем. Если завтра к полудню не будем в Долгопрудном, ищи нас окрест.
Литвин покосился на командира, прищурился.
— Ты бы взял с собой ребят одного-двоих? Надо было их переодеть в гражданское. А то получится как с вехобитами. Мне светлейший голову снимет, если ты рисковой смертью здесь пропадёшь.
— Пропаду — моя вина, — обронил Щавель. — Твоих ребят переодевать бесполезно. Морды протокольные, их за версту любой босяк выкупит. Мне сейчас надо быть поближе к народу, чтобы можно было до него дотянуться и пощупать за влажное вымя.
— Взял бы хоть Лузгу с собой, у него огнестрела полная сумка.
— С Лузгой только по кабакам и ходить. У него везде, где потребление, там злоупотребление. Здесь и сейчас хватит Филиппа. Мне нужно языки развязывать, а не рты затыкать.
— Впервые встречаю боярина, который ходил бы без свиты оружной, — признался Литвин. — Как ты в путь пошёл с парнями, у них ни ума, ни сноровки?
— Жёлудь не дурак, а Михан молод, — молвил Щавель. — Светлейший меня одного призвал, без войска. Куда я с войском в Орду полезу? Зачем без нужды делать из противника врага? Надо добывать информацию, внутренние органы добыть мы завсегда успеем.
— Тебе с войском в Белорецк нельзя, — подумав, согласился Литвин, — а то будет как под Воронежем — трупы до горизонта.
— Да нет, — сказал Щавель. — Пусть лучше моё войско чухну стережёт.
На Лихачёвской дороге у деревеньки, что разбросаны густо по всему Замкадью, словно конопушки у любительницы солярия, Щавель, Жёлудь и Филипп спешились. Незаметно пошариться в берлоге железнодорожников было, по мнению командира, самым разумным решением. Старый лучник хотел рассмотреть обстановку своими глазами, самому задать к месту наводящие вопросы и услышать ответ своими ушами, сделав своими мозгами выводы. Щавель не любил в важном деле давать оценку с чужих слов. По возможности, он предпочитал ходить на разведку сам. Так они взяли Кремль. Князь доверял ему.
Разъезд ускакал, уводя на поводу пустых коней, а троица зашагала обратно на Левобережье, где после трудового дня собирались пропустить чекушку сердитого московские землекопы.
— Конец смены, в рынду бьют, — навострил уши Филипп, обладавший чутким музыкальным слухом. — Мы как раз поспеем, ждать не придётся, пока языки развяжутся, но и заплетаться ещё не начнут.
Ознакомительная версия.
