найду и приведу.
— А если она тебя не послушает? Девчонка, очевидно, уродилась скрытной и лживой! — в сердцах воскликнула госпожа Акико. — Если ее поймают на чем-то недозволенном, отвечать за нее придется ее хозяйке, Гэн-но-тюро… госпоже Йоко, твоей молодой хозяйке, ты это понимаешь?
— С позволения госпожи, я буду сопровождать… — проворчал Кэнске. — Только я бы на вашем месте не ходил. Нечисто там…
— Разумеется, во дворце грязно, — согласилась Акико. — И я могу испачкать платья. Воображаю, что там делается… Но платья мне выстирают, пусть это тебя не беспокоит.
— Я о другом. Там, видно, нечистая сила завелась, — сообщил Кэнске, вставая с колен. — Недаром же господин Фудзивара Нарихира пригласил с собой заклинателя злых духов!
— Кого?.. Уж не сошел ли он с ума?..
— И амулеты себе на шею повесил, — сердито добавил Кэнске.
— Тем более нужно пойти! — даже обрадовалась госпожа Акико. Такое забавное событие нельзя пропускать! Воображаю, как это будет смешно…
Но по физиономии Кэнске было видно, что он, старший кэрай, ничего смешного в заклинании злых духов не находит.
Однако ослушаться приказания он не мог.
В жизни придворных дам обыкновенная прогулка в сад уже была событием, а путешествие до караульни Левой или Правой гвардии — делом, о котором могли и государю доложить. Хотя принять ночного гостя и выпустить его на рассвете дама могла почти безнаказанно, все ее похождения строго ограничивались стенами дворца, где она состояла при ком-то из государевых супруг. Госпожа Акико оглянулась по сторонам, убедилась, что возле дворца Кокидэн никто не бродит, распевая японские или китайские стихи, никто не спешит на любовное свидание, а до прохода Человека-Петуха, громко объявляющего сперва свое имя, а потом час и четверть часа, время еще есть.
И она, подхватив свои многочисленные подолы, перебежала открытое место легко, как молоденькая девушка. Кэнске последовал за ней, поражаясь ее смелости.
На самой лестнице дворца Дзидзюдэн придворная дама малость оробела.
— Ты иди вперед, — велела она кэраю. — Вряд ли та дама и господин Юкинари беседуют в большом зале. Обычно там так расставляют перегородки, чтобы было где разместить и слуг, и танцоров, и музыкантов… Они наверняка нашли себе уютный закуток. Какой знак ты должен подать господину Нарихара?
Кэнске оглянулся по сторонам — не видит ли их кто на этой широкой лестнице? И два раза негромко каркнул.
— Кра-а-а! Кр-ра-а! Простите, так уж мы уговаривались…
— Ты считаешь, что вороны кричат по ночам? — зажимая рот рукой, чтобы не рассмеяться, спросила госпожа Акико. Отняв руку, она уставилась на ладонь и сразу же отвернулась от Кэрая.
Наложенные с утра белила, потревоженные рукой, стали осыпаться — и она знала, что на лице останутся некрасивые пятна.
— Вот именно потому, что ворон, если он в своем уме, ночью орать не станет… — объяснил Кэнске. — И это тайный знак тэнгу. Даже если кто-то услышит — подумает на них.
А услышал это наивное карканье не кто-нибудь, а Бэнкей, который выбрал для засады неожиданное, но весьма удобное место — знаменитую снежную гору перед государевой резиденцией — дворцом Сэйредэн. Ее утыкали сверху сосновыми ветками, так что было где спрятаться. Сверху Бэнкей прекрасно видел дворец Кокидэн, а когда переполз чуточку левее — то и дворец Дзидзюден, куда этой ночью все, как сговорившись, затеяли какое-то подозрительное паломничество.
— Очень все это любопытно, — сказал сам себе Бэнкей. — Сперва молодой господин Минамото Юкинари, потом закутанная дама, потом господин Фудзивара Нарихира с целой свитой, а теперь еще и эти двое… Уж не пир ли они там затеяли?
Вдруг он закусил губу.
— Пир… — повторил он. — А вот и гости прилетели…
На краю черепичной крыши маячил черный шар. Он легко приподнялся в воздух — и стало видно, что за ним тянется черный шлейф…
Бэнкей схватил посох и кубарем скатился с горы.
* * *
— Наконец-то я нашел тебя, — сказал Юкинари. — Я по всему государеву дворцу искал тебя и нашел. Наконец-то я слышу твой голос…
— И я слышу твой голос… — повторила стоявшая перед ним красавица. Китайская накидка стекала с ее плеч, мерцая голубым узором по белому полю, а из-под накидки виднелись нарядные платья, и все это было нежным, светящимся, полупрозрачным, а в середине угадывался синий силуэт.
Они стояли у открытой створки ситоми, для приличия любуясь луной, потому что утонченные любовники начинают беседу с вещей изысканных.
— Какие у тебя прекрасные волосы… но я думал, что у тебя густая блестящая челка, а ты убираешь их со лба… и лоб… какая поразительная белизна…
Честно говоря, Юкинари не знал, что нужно говорить даме в ночь первого свидания, хотя что нужно делать — он знал прекрасно. Толстушка в красном переднике много чему научила его на постоялом дворе. И без всяких поэтических сравнений…
— Ты тоже красивый, — тонкие пальцы красавицы коснулись его округлых щек. — Но я не за красоту тебя полюбила. Я полюбила тебя за твою любовь ко мне…
— Я ее ничем еще не доказал, — скромно сказал Юкинари. Хочешь докажу? Я бы приходил сто ночей подряд к твоим воротам, если бы ты только приказала!..
— Нет! — воскликнула она. — Только не это, не это… Это уже было…
— Сто лет назад, — согласился Юкинари, удивленный ее испугом. Была такая женщина, Оно-но Комати, она тоже писала стихи и велела кому-то из придворных приходить к ней сто ночей подряд. Только он не дождался — на сотую ночь умер. Говорят, прямо под ее воротами…
— На самом деле все было не так… — прошептала красавица. — И не говори мне больше об этом. Оно-но Комати была безумна, когда придумала это испытание, а я вовсе не хочу тебя испытывать. Я просто хочу быть с тобой счастлива. Я просто хочу любить тебя!
Но воскликнула она это так, что более опытный мужчина услышал бы в голосе отчаяние.
— И я хочу любить тебя, — немедленно отвечал Юкинари. — И я рад был бы терпеть ради тебя те девяносто девять бессонных ночей… Так давай же постелим на пол нашу одежду…
Он протянул руки и коснулся узких плеч красавицы.
— Постой, постой… — прошептала та. — Дай насмотреться на тебя…
А сама уже грациозно опускалась на колени, и вместе с нею опустился юноша.
— Приди — на твою любовь отвечу такой любовью, что звезды… произнес Юкинари. — А дальше? Что же дальше?
— Не знаю, — ответила красавица. — я не успела дописать эти стихи… я начала их так давно… Но они нашли тебя — вот что главное! Осторожно… не сомни свою шапку… давай ее сюда…
Юкинари было страшно.
Стоявшая перед ним на коленях, глаза
