Она как-то разом перестала сердиться. Даже отступила на полшага.
— Раньше — да… давно, — донесся до меня ее голос. Теперь в нем не было гнева, только задумчивость. — Может, я все еще выгляжу на шестнадцать, но мне двадцать шесть, Элвин. Я повзрослела. Ты когда-то сказал, что я завидую твоей свободе. Я тогда возмутилась, а ты был прав. Я всегда хотела решать сама. И всегда казалось, что кто-то давит. Отец. Окружение. Потом — ты. И только когда ты уехал, и казалось, что навсегда, я поняла, что свобода не извне. Она — внутри. Ее никто не может забрать. И подарить тоже. Ошейник не помешал мне добиться всего, чего я хотела. И все, что важно для меня, находится на Изнанке…
Весельчак-Гайлс хорошо знал, что нет ничего мучительней и слаще надежды, недаром одной из его любимых игр было дарить и отнимать ее снова и снова.
— Сеньорита, ну что за бред вы несете? Кто сказал, что обязательно покидать Изнанку, покинув мой дом?
— Ты хочешь, чтобы я ушла? — прямо спросила Франческа.
— Не хочу! — это вырвалось прежде, чем я успел осмыслить и осознать вопрос.
— Хорошо, — она закусила губу. Бросила на меня короткий отчаянный взгляд. Снова проглашлась по комнате. Нервный стук ее каблучков по паркету прозвучал, как удары судебного молотка перед оглашением приговора.
Надо было договорить клятву, отпустить ее и уйти. Оборвать эту тягостную сцену. Но я молчал.
— Ох, ну почему ты такой идиот?! — в голосе Франчески зазвенела обида.
— Чего?
— Ладно, я же знаю тебя. Ты никогда не признаешься!
— «Не признаюсь» в чем?
Она снова как будто не услышала. Подошла ближе, встала рядом и сказала:
— Я хочу остаться. Здесь. С тобой.
«Почему?» — спросил я неслышно, одними губами. Но она поняла.
— Потому, что я тебя люблю.
Мне показалось: я ослышался. Или сошел с ума.
Мое «Повтори, пожалуйста!», сказанное хриплым шепотом заставило ее улыбнуться. Одними губами, глаза оставались серьезными, и в них светилось что-то такое, чего я никогда не замечал ранее.
— Я люблю тебя, Элвин, глупый Страж. А еще я думаю, что ты уже очень давно любишь меня. Это так?
Я выдавил «Да». Продолжить, расписывая в цветастых выражениях, как сильно и как давно я ее люблю, не смог. Все слова казались фальшивыми.
Франческа все так же смотрела на меня с улыбкой и молчала. Я тоже молчал — дурак дураком. Никогда никому не говорил подобного. Никогда не чувствовал подобного к женщине. Я играл в эти игры сотни раз, но сейчас все всерьез, и я вдруг понял, что позабыл правила.
— И что теперь? — ее голос прогнал оцепенение. Я, наконец, догадался встать и обнять сеньориту. Неуверенно и неловко — память о том, как она десятки раз вырывалась из моих объятий, была слишком свежа. Но в этот раз все было по-другому. Она прижалась в ответ и спрятала лицо у меня на груди.
Никогда не понимал, отчего женщины так любят «серьезные разговоры». Честное слово, проще уничтожить десять армий, чем пройти через подобную сцену.
Мы долго стояли в обнимку. Я поцеловал ее в макушку, вынул шпильки из прически, выпустив на волю водопад каштановых волос, и теперь гладил их, пропуская пряди меж пальцами. Франческа прижималась ко мне и молчала. Странно, но я чувствовал не столько счастье, сколько облегчение. Облегчение и нежность.
Потом, она чуть отстранилась и снова спросила:
— А что дальше?
— Все, чего захочешь, — меня словно прорвало, и я понес легкомысленную чушь, отгораживаясь незначащими словами от слишком мучительной откровенности. — Хочешь — женюсь на тебе? Хоть по людским законам, хоть по законам фэйри. Кстати, второе может получиться забавно. Поправь, если ошибаюсь, но юридически, это будет примерно, как если бы я на Гейле жениться вздумал, нет?
Франческа кивнула.
— Отлично, пошли жениться! Старые перечницы взвоют.
Она прыснула:
— Ты неисправим.
— Это плохо?
— Это прекрасно. Пожалуйста, не меняйся.
— Не буду. Так что насчет женитьбы? Могу хоть прямо сейчас устроить.
Мысль о браке неожиданно показалась привлекательной.
Она покачала головой. Пальцы коснулись моей щеки, погладили порезы, оставшиеся после бритья:
— Не получится. По закону ты не можешь жениться на мне, пока я ношу ошейник.
— Совсем не могу? — на всякий случай уточнил я. — Никаких лазеек?
Грустная улыбка и кивок. Мне стало досадно.
— А если я сниму…
Она не дала договорить:
— Не надо!
— Знаю, знаю, — я крепче сжал ее в объятиях. — Как раз хотел сказать, что это не выход. Ладно, потом разберусь в механике заклятия и попробую повторить. Тогда и снимем с тебя эту штуку.
Жаль, конечно, что ошейник придется снять, он смотрится демонски соблазнительно. Ну и Черная с ним…
— Не важно. В мире фэйри это не имеет особого смысла.
Верно. Брак для жителей Изнанки — политический или имущественный союз. В остальном им плевать на приличия. Какая разница кто в чьей постели проводит время? Мудрые ребята.
Я провел пальцем по краю ошейника:
— Разве тебя не унижает носить его?
— Унижает ли брачный браслет?
— Сравнила!
— Пока ты им не пользуешься, это — просто кусок кожи. Он не может унизить. И… тебе ведь нравится, что я его ношу?
— Что, так заметно?
Вместо ответа она снова улыбнулась — понимающе и чуть насмешливо, с каким-то тайным женским превосходством.
— Хорошо, но браслет я тоже хочу на тебя надеть. Ерунда, конечно, эти человеческие браки, но лучше, чем ничего.
Франческа покачала головой, и я изумился:
— Почему?
— Понимаешь… — она замялась. — Я замужем.
— ЧТО?!
Я мгновенно закаменел:
— Тот стряпчий, не так ли?! Мне, снова сделать вас вдовой, леди?
— Элвин, прекрати!
— Поверьте, мне будет только в радость, оказать вам эту маленькую услугу!
— Отпусти! Ты делаешь мне больно!
— Ты мне тоже, — я опомнился и разжал пальцы. На ее руке чуть повыше локтя остались красные следы.
— Дурак!
— Дурак, — согласился я. — Прости за синяки. За стряпчего прощать не надо. Пока рано.
Глаза Франчески потемнели от гнева:
— Элвин, прекрати! Да, я люблю тебя — ты, эгоистичное, самодовольное, ранимое чудовище. Но если ты хочешь, чтобы я была рядом, уважай хоть немного мои желания!
— И чего вы хотите, леди? Чтобы я пощадил вашего стряпчего?
— Выслушай меня для начала!
— Хорошо. Я слушаю.
— Бакерсон здесь не при чем. Я не видела его с того дня.
— Тогда кто он?
— Обычный человек. Нет, не говори ничего, — перебила она меня прежде, чем я успел сказать очередную гадость, о которой потом непременно пожалел бы. — Я встретила его через два года после твоего отъезда. Не важно, как его звали, и чем он занимался. Я просто хотела вернуться к обычной жизни. Той, которую ты отобрал. Он был милый — такой заботливый, влюбленный… Нет, молчи, — ее ладонь хлопнула по моим губам, заталкивая обратно все колкости, что я собирался сказать. — Я ушла от него через восемь месяцев. Не знаю, что ты со мной сделал, но я отравлена тобой. Мне казалось, я умру рядом с ним со скуки. Такой правильный, предсказуемый. Каждый раз, когда он изрекал банальности, я думала, что бы ты сказал на его месте.
