Влип. Смерть Иланда, Винора и третьего мне явно не простят. Мне. И карсе. Где она, кстати?
Впрочем, кто сказал, будто этим хорингам известно, что Иланда и остальных убили мы с Тури?
«Не дури, Моран, – уныло сказал я себе. – Хоринги знают все. И тебе этого точно никогда не понять и вовек не постичь. И – главное – ни в жизнь не оценить. Потому что они Старшие.»
Ветер стоял посреди просеки, невдалеке от бронзовых сосновых стволов, но по нему никто не стрелял. Конечно же, я никого не видел вблизи. Только стволы. Те же сказки гласили, что заметить хоринга в лесу еще труднее, чем заставить его вогнать белооперенную стрелу не туда, куда ему хотелось. А видеть сквозь живую древесину я не умел. И вулх не умел. Хотя вулх мог бы учуять хорингов. Но вулху для этого нужен был его, вулха, чувствительный нос. Человеческий для этого не годился.
А в следующий миг я вдруг сообразил, что вижу прячущихся за стволами сосен хорингов. Троих. Нет, четверых. Ага, вон и пятый.
Тьма! Я видел сквозь стволы! Сквозь живую древесину!
Я не поверил себе – и тотчас перестал видеть. Сразу же.
Холодный пот сам собой выступил у меня на лбу. Тьма еще раз! Что творится? Ну-ка, с самого начала.
Я посетовал, что не вижу сквозь стволы. И захотел видеть.
И тут же увидел.
Потом решил, что этого не может быть, и видеть перестал.
Хм… Не почудилось же мне это? И я страстно пожелал снова видеть.
Стволы вдруг стали полупрозрачными, и фигуры хорингов вновь открылись взору – вполне ясно и отчетливо. Трое из пятерых уже были совершенно в других местах, ближе ко мне. Вот и четвертый перетек поближе.
А вон и карса. Крадется. Хочет напасть на крайнего. Нет, малышка, нет!
С проклятием я вскочил, в каждой руке сжимая по метательному ножу. Но было поздно. Карса прыгнула и сбила с хоринга с ног. В нее тотчас же вонзились четыре стрелы. И еще четыре. И еще. И еще.
Первого хоринга я заколол с разгона. Не ожидал он, похоже, что я знаю, где он прячется. Во второго метнул нож. Кажется, попал. Но теперь сразу две стрелы вонзились уже в меня. И еще две. И еще.
Впрочем, нет, не вонзились. Моя волшебная одежда устояла против стрел. Против хваленых хорингских наконечников. Правда, от синяков это меня все равно явно не спасло.
Оставшиеся трое быстро отступили, унося убитых. Боятся, джерх на динне! Я все еще видел их сквозь стволы, но все хуже и хуже, их неясные силуэты таяли в бронзовой дымке, которая застилала все, что находилось дальше сотни шагов. Пока не исчезли вовсе.
Я метнулся к карсе. Она была еще жива, хотя истекала кровью. С отчаянием я взглянул на небо над просекой – до пересвета оставался еще час с небольшим. Дотянет ли?
– Держись, Тури, – прошептал я. – Держись.
Выдергивать стрелы было нельзя. Только повредит. Эх, пересвет бы сейчас, изменяющееся тело оборотня само извергнет из себя чуждый металл наконечников и исцелит раны. Только бы дожила до пересвета!
– Держись, киса… Уже скоро…
Карса приоткрыла на миг глаза и попыталась лизнуть меня в руку. Я погладил ее по окровавленной голове. Рука моя заметно дрожала. А в душе стало на удивление пусто.
Невесть откуда выполз Корняга с пучком каких-то широких листьев. Кажется, листьев тысячесила.
– Думаешь, поможет? – спросил я, принимая листья.
– Хоть боль приглушит, – невыносимо скорбным голосом ответил Корняга и снова куда-то поспешил.
Тысячесил, если и не слишком помог, хотя бы приостановил кровь. Теперь она едва сочилась из-под впившихся стрел. Тури, не открывая глаз, притихла, стала ровнее дышать и реже вздрагивать всем телом.
– Держись, – твердил я, словно зачарованный. – Держись.
Как увели Ветра, я даже не заметил. На лес стали валиться синие сумерки; пересвет близился. Вулх забеспокоился, заворочался внутри, щекоча пушистым хвостом стенки моей души, но мне, честно говоря, сейчас было не до него. Я держал в ладонях голову карсы и изо всех сил пытался поддержать в ней жизнь. Мне казалось, что из ладоней вытекает призрачная река некоей странной нематериальной силы, некая аура жизни, которая подпитывает угасающие силы карсы. Я почти видел тусклые струи, текущие к моей спутнице, и искренне верил, что действительно помогаю ей. И еще чувствовал, что карса цепляется за меня, что она все понимает и пытается подстроиться под мои усилия.
Тихое ржание немного отвлекло меня; я оглянулся, стараясь не потревожить раненую спутницу. Длинноволосый хоринг в коричневой куртке и серо-зеленых штанах уводил моего коня вдоль по просеке, и тот даже не сопротивлялся, шел покорно, словно за мной или Тури. Второй хоринг стоял рядом и держал за лапу-ветку бедного трепыхающегося Корнягу. Корняга, кроме того, что трепыхался, еще ругался, словно в дым упившийся ремесленник из дренгертских мастерских.
– Встань, оборотень! – сказал хоринг жестко.
Я бережно убрал ладони из-под головы карсы и метнул нож. Хоринг отбил его небрежным движением короткого узкого клинка. А мне-то казалось, что моя рука быстрее молнии.
В следующий миг мое горло пробила пущенная третьим хорингом стрела. Никогда еще я не испытывал такой жгучей и беспощадной боли. Наверное, боль хлынула из меня, словно вода из лопнувшего кувшина, потому что карса дернулась и жалобно захныкала, как обиженный ребенок. И сразу затихла.
Мир померк у меня в глазах. Вулх в панике заметался, но его время еще не пришло. Тело мое обмякло и стекло на примятую траву. Я еще слышал, что вокруг происходит, но жизнь постепенно покидала анхайра по имени Моран.
– Она тоже оборотень?
– Да.
Звук, словно пнули куль с мукой.
– Готова. Издохла, Тил.
– Крикни Ганиону, чтоб привел коня. Этого заберем с собой.
– Ганион!
Потом протяжная фраза на наречии хорингов. Я пропустил ее мимо угасающего сознания.
– Отпусти меня! – хныкал Корняга. – Все расскажу, все, только отпусти!
Я из последних сил попытался ощутить к изворотливой деревяшке презрение, но почему-то не смог. Наверное, слишком ослаб.
Чья-то холодная рука коснулась моей руки и вытащила из-за пояса хадасский кинжал.
– Быстрее, Ганион! Он умирает.
Я и вправду умирал.
Но тут на просеке появился еще кто-то.
– Не слишком ли вы спешите, шерхи?
Голос был удивительно знакомый, но я никак не мог вспомнить – чей.
– Дост? Клянусь Радугой – ты вездесущ! Что тебе нужно здесь?
– А вам?
– Я не отвечу тебе, рианар, ты ведь знаешь это.
– Знаю.
– Тогда зачем ты пришел?
– Затем, чтобы отогнать смерть от тех, кому еще рано во Тьму.
Последний звук, который запомнила моя человеческая половина, я не смог внятно истолковать. Сумерки заволокли и просеку, и весь мир, и мою угасающую душу.
