Там Радима ждал Буслай в окружении десятка отъявленных негодяев. Умилка стояла в углу, обливаясь слезами, ее придерживали за руки Куря и Зяма. Они были явно недовольны компанией, но ничего не могли поделать. Грозный Берсерк, стоя за их спинами, поигрывал острой секирой. Похоже, ему велели приглядывать за отроками.
— Вот и скоморох. Недолго же бегал. Хорошо я придумал на Умилку его приманить?
— Ты умен, Буслай, сего не отнять, — загалдели окружающие.
— Зачем я тебе? — спросил Радим.
— Все очень просто. Гривна серебра на дороге не валяется. А твоя голова ровно столько и стоит.
— Мы можем договориться.
— Вряд ли, скоморох. Ты разгневал богов. Лед не прощает, когда жертва избегает его. Ты должен умереть.
— Может, поторгуемся? У меня в одном укромном месте припрятан клад…
— Никакого торга. Я спешу. До меня дошли слухи, что дела нашего бискупа не так хороши, как раньше. Мне нужно серебро, пока его дают. Приступайте, ребятушки…
Паники не было. Скоморох успел привыкнуть к смертельным игрищам, устраиваемым судьбой. Спасут ли его боги на этот раз? Где Туровид? Скорее бы он пришел в себя и показал этим негодяям, чей бог сильнее!
Радиму вывернули руки и склонили к березовой плахе.
— Нет! — закричала Умилка. — Не смейте! Братья старались удержать сестру, зажать ей рот, но отроковица исступленно рвалась к скомороху. На помощь пришел Берсерк. Он легонько тюкнул Умилку обухом секиры. Девчушка обмякла и повисла на руках братьев. Зяма и Куря попытались возмутиться, но были укорочены строгим окриком Буслая. Сейчас он был грозен, как никогда. Пререкаться с суровым татем братья не решились.
Невысокий сгорбленный мужичок, прихрамывающий на правую ногу, примеряясь, коснулся шеи скомороха топором с широким лезвием.
— Хромец! Ты как тут? Помнишь ли меня? — узнал мужичка Радим.
— А то! С радостью отомщу за моего хозяина, мерзкий пересмешник! Бедного Боровичка по твоей вине извели бискупли гриди!
— Я не виновен!
— Боги разберутся!
Топор впился в позвоночник. Хрустнули кости, брызнула кровь. Из горла вырвался предсмертный стон. Отрубленная голова покатилась по опилкам.
* * *
Черный омут засасывал скомороха. Он пытался всплыть, бил руками и ногами — но все было бесполезно. Темнота смыкалась плотной завесой. Последнее, что увидел Радим, прежде чем пучина поглотила его, было искаженное ненавистью лицо Луки Жидяты.
Радим смотрел снизу вверх и удивлялся: он еще жив? Странно. Все вокруг залито кровью. Вот и плашка с поваленным на нее телом. Что? С телом? С обезглавленным телом? До Радима медленно дошло, что он видит свой труп.
«Не может быть…»
Вокруг была тишина. Потом к лицу Радима склонился Буслай.
— Похоже, я выпил сегодня лишнего… — проговорил скоморох.
— О, боги! — Буслай вскочил и кинулся прочь. — Заклятие! Он зачарован!
— Свароже, защити нас!
Забегали, засуетились. Радим ухмыльнулся. Испугались. Было бы чего! Полетали б над долиной островерхих курганов! А тут всего лишь голова — лежит себе, прыгнуть и укусить не может. Хотя, откуда им знать…
Постепенно суета утихла. Как понял Радим, перепуганные тати разбежались. Тело по-прежнему лежало на козлах, а голова — на опилках. Что делать дальше — совершенно не ясно. Радим попробовал пошевелить ухом. Безрезультатно. Слушались только рот да глаза. Ну, еще нос, из которого вдруг потекла жидкая сопля. Неприятно.
— Эй, кто-нибудь! — крикнул Радим.
Ответа не последовало. Радим постарался унять нарастающий страх. Ничего, бывало и хуже. Сейчас хоть разум ясный. Ачто, если закричать «Пожар!» — громко, что есть мочи? Град все-таки, кто-нибудь да прибежит.
Внезапно послышались шаги. Человек заходил сзади, поэтому скоморох его не видел. Радиму стало страшно. Вдруг человек идет, чтобы учудить со скоморохом какую-нибудь гадость? А бедняге даже отмахнуться нечем. Ох, незавидное положение.
— Только не бойся! Помоги мне, и я все объясню… — проговорил Радим.
— Живой… — послышался голос, преисполненный удивления и радости.
Радим облегченно улыбнулся:
— Туровид! Ты!
— Я, Радим. Пришел в себя, а тут такое… Вот лиходеи что с тобой учинили. Если б не двинули так крепко дубиной, ух, показал бы я им!
— Теперь поздно. Ты знаешь, что со мной?
— Тебя обезглавили.
— Сам вижу. А отчего я живой?
— Волшба. Я про такое слышал от наставников. Ежели перед казнью мертвой воды выпить, то боги к себе не берут.
— Я ж не пил мертвой воды! Или пил? Ты мне что давеча давал?
— Обычная вода, колодезная. Неужто бы целый колодец мертвой воды в Новгороде прозевали? Странная история… Но без заклятий не обошлось. Кто-то тебя напичкал волшбой по самые уши. У меня аж все обереги светятся.
— И что теперь делать?
— Ума не приложу. Приноравливаться…
— Что? Жить без тела? Сквернее ничего не могу себе представить!
— А что? Ты ж скоморох. Народ веселить будешь. Представь: вносят тебя на блюде. Ты песенки поешь, байки говоришь. Потом языком толкнешься — и как покатишься!
— Смешно, да? А мне знаешь каково?
— Не уверен.
— Я в отчаянии! Никогда не думал, что такая беда со мной приключится. Думал, умру себе, как все добрые люди, ан нет. Туровид, ты же великий заводила и волхв от рождения! Помоги мне! Сделай что-нибудь!
— Что ж… Есть у меня чуток живой воды. Вещь бесценная, раны всякие мигом заживляет. Раз тебя в сие втравил, буду расплачиваться.
— Мне поможет?
— Моли богов. Иначе не ведаю, как и поступить. Разве что везти тебя в Киев по частям.
Туровид, достав из сумы сверток, распутал тряпицу и извлек греческую склянку, заполненную мутноватой жидкостью. Плеснул жидкостью на порезанную шею. Жилы задымились и зашевелились. Лекарь поспешил приставить голову. Радим закрыл глаза и перестал дышать. Туровид снова плеснул живой водой на шею больного. Рана стала заживать на глазах. Вскоре никто бы не догадался, что недавно эта голова лежала отдельно от туловища.
— Радим! Получилось! Очнись!
Но Радим лежал как полено. Даже пара звучных пощечин не привела его в чувство. Туровид почесал затылок и полез в суму. Оттуда он извлек маленький сморщенный корешок. Поднес его к губам Радима — и тот сразу открыл глаза.
— Нет! Только не коренья!
— Я так и знал, — расплылся в улыбке Туровид. — Живой! И здоровый!
— Ох, точно. И руки-ноги шевелятся! Глянь!
Радим ощущал себя как после долгого сна. Скоморох с удовольствием несколько раз перепрыгнул через плашку.
— Утром я чувствовал себя лучше, — капризно сказал он.
— Извини, мы опаздываем на собор! Надо торопиться.
