Тут Юмагас скрипнула зубами. И пояснила враз поникшей девушке:
— Слишком ненавидит. Когда ненависть так сильна, никакие чары не помогут.
— Что же делать? — горько вздохнула Цэцэг.
— Сейчас узнаем, — улыбнулась Юмагас и пошла вперед.
Аль-Амин уже ждал, сердито бегая туда-сюда вдоль расстеленного ковра.
— Что случилось, Мухаммад? — улыбнулась Юмагас и протянула руку Булгун — пусть рукав подвернет.
Халиф плюнул и плюхнулся на ковер с выражением крайней досады на лице.
— Выпей чаю, Мухаммад, — успокаивающе проговорила ханша и протянула пахнущую мятой пиалу.
Аль-Амин вздохнул и отхлебнул:
— Вкусно!
— Конечно, вкусно! — засмеялась Юмагас — а следом и ее девушки. — Там же мята! А ты любишь мяту!
Выхлебав пиалку до дна, халиф успокоился.
— Знаешь, вот выпью с тобой чаю — и сразу как-то в голове проясняется, — с облегчением выдохнул он и отдал чашку жене.
Ханша улыбнулась. Еще бы, подумала Юмагас. Еще бы тебе не стало легче на душе, Мухаммад. Этот чай заваривала лиса-оборотень, которую ты видишь как старого евнуха-ханьца. Если б не лисьи отвары, все шло по-прежнему: ты бы занимался евнухами, Бакр и Фадл грабили народ, а я бы убивала время в хаммаме и в розарии, даже не мечтая о сыне…
— Так что случилось? — мягко поинтересовалась она, стараясь не нажимать взглядом.
— Она все-таки добилась своего! — стукнул кулаком по колену аль-Амин. — Заставила меня!
Юмагас пристально посмотрела ему в глаза.
— Я приказал привезти Тарика в столицу, — выпалил аль-Амин. — Посажу под замок в Алой башне, пусть под рукой будет.
И потом враз встрепенулся, словно просыпаясь:
— А, чего я сказал?
— Выпей еще чаю, любимый, — засмеялась ханша и протянула ему полную ароматного настоя пиалу.
А потом обернулась к Булгун:
Вот видишь, сестрица. За меня все сделала свекровь. Она попросила, она и в немилости. Но своего мы добились!
Девушка улыбнулась, пряча слезы радости.
Халиф с удовольствием пригубливал горячий напиток:
— А здесь что?
— Высокогорный чай из Хань, — безмятежно улыбнулась Юмагас.
— Так вкусно! Никогда не думал, что черный чай так приятен на вкус!
— Мухаммад, — она снова поймала глазами его глаза.
Тот уставился на нее стеклянным взглядом.
— Не доверяй Исе ибн Махану, — четко и раздельно выговорила Юмагас.
Халиф сглотнул, встрепенулся и снова удивился:
— Я что-то сказал?
— Ты какой рассеянный сегодня ночью, хабиби, — расхохоталась ханша. — Тебя в бане не заласкали до смерти?
Все, включая аль-Амина, покатились со смеху.
— Велел одну из тех девчонок в ас-Сурайа привезти, — отсмеявшись, покивал халиф сам себе. — Понравилась, хочу ей сегодня ночью заняться!
— Небо в помощь! — фыркнула Юмагас. — Только не загонись насмерть, Мухаммад. Завтра ж на охоту!
— Помню-помню, — покивал аль-Амин, поправляя куфию. — На рассвете увидимся, прикажи оседлать аш-Шабака, хорошо?
Юмагас улыбнулась и кивнула.
Глядя удаляющемуся халифу в спину, она стиснула зубы и попыталась понять: почему на душе так погано, словно туда пес нассал? Шлюшкой больше, шлюшкой меньше — но почему так тревожно?
— Цзо, — обернулась она к ханьцу.
Для второго зрения высохший низкорослый евнух выглядел куда как элегантнее: белый девятихвостый лис степенно прихлебывал чаек из фарфоровой чашки.
— Посторожи у его комнаты, Цзо, — с поклоном попросила Юмагас. — Что-то мне неспокойно…
Лис крался вдоль ограды — то замирая с поднятой лапой, то снова приникая брюхом к самой траве.
Человеческий глаз увидел бы семенящего сморщенного ханьца в шелковом синем халате и в потешной черной шапочке на макушке.
Но человек, оседлавший ветку абрикосового дерева, видел именно белую пушистую лису с веером длинных хвостов. В его родной провинции Хэнань на лис охотились — а Фан Цзы был из семьи потомственных охотников. Когда лиса оказалась на расстоянии выстрела, он поднес к губам полую бамбуковую трубку и дунул в нее.
Короткая стрела ударила прямо в горло оборотня и сбила его с ног. Лис умер на месте.
Фан Цзы легко спрыгнул с дерева, подошел к мертвецу и выдернул оружие из шеи. Из раны прыснула густая красная струйка и потекла по снежно-белому меху.
Охотник быстро зашагал в глубину сада, к золотившемуся светом ламп павильону. На ступенях стоял человек, темной тенью вырисовываясь на фоне алого занавеса.
— Дело сделано, — поклонился охотник.
Человек молча бросил ему сверток с золотом и, нагнувшись, вошел под прозрачный, бросающий кровавый отсвет полог.
— Сулайман ибн Али! — раздались веселые голоса. — Что нового скажешь?
— Говорят, из зверинца в квартале аль-Карх сбежал тигр! — замахал руками вошедший. — О мой халиф! Тигр! Когда еще нам представится возможность поохотиться на тигра! Говорят, его видели рядом с каналом Нахраван! Не подерет ли рабочих?
Голос аль-Амина ответил:
— Тигр, о Сулайман?! Что ж ты молчал! Али, друг мой, ты слышишь, что говорит твой сын? Я привезу во дворец тигровую шкуру!
— О мой повелитель! — захихикало и закричало множество голосов. — Великая госпожа будет гневаться, узнав, что ты выехал охотиться ночью и без нее!
Аль-Амин ответил что-то тихое и неразборчивое — но такое, от чего все покатились со смеху.
И халиф прокричал:
— Скорее! Седлать коней! Иначе нас опередят ловцы и прочая чернь, промышляющая мехом! Ночная охота на тигра — воистину я не слышал ни о чем подобном!
утро
Юмагас проснулась разом — и поняла, что кричит. Тело покрывала ледяная испарина, ноги мерзли.
— Это не сон, — прошептала она.
…на берегу канала плескались ветвями ивы — шелестели, шелестели, трепетали листочками.
Ночной ветер качал сотни, сотни тоненьких прутиков, метущих траву, хлещущих по глазам.
Аль-Амин, наставив копье, пятился сквозь шелестящий плакучий занавес. Один. Только ивы и плеск Тиджра — ни единого человеческого звука, словно он остался один на этой земле.
Куфию унес ветер, лоб взмок от пота. Закричать он боялся. Не из-за тигра. Спину холодил ветер с реки.
Халиф пятился сквозь расступающиеся ветви — наружу, наружу. Глотнуть воздуха.
Запнулся о корень — и упал навзничь. Без звука, без крика. Закоченевшие пальцы разжались, копье выпало. Мухаммад попытался приподняться. Оказалось, он дрожит всем телом — даже локти трясло.
Узкая бугристая морда раздвинула ветви. С мгновение человек и аждахак смотрели друг другу в глаза. Аль-Амин попытался призвать Имя Всевышнего, но горло сдавило и не отпускало. От страха он не чувствовал даже кончиков пальцев.
