Халиф захрипел. Язык не слушался.
Дракон склонил голову набок, приоткрыл пасть и нежно, осторожно прихватил шею человека. Аль-Амин раскрыл рот, шумно выдохнул — и закатил глаза.
Аждахак разжал челюсти, тело тяжело бухнулось о землю.
Через мгновение все стало как прежде: ночь, плеск реки, шелест ив — и потерявшийся, всеми покинутый человек на берегу. Аль-Амин лежал, раскинув руки и ноги, и из раскрытого рта сочилась струйка слюны.
…Юмагас сжала зубы — чтоб не стучали.
И тихо сказала испуганным служанкам:
— Нам нужно бежать из города.
И тут же поняла — поздно.
Не успеем.
Ответом на ее мысли стал удар, выбивший засов на Золотых воротах: деревянные створки разлетелись в стороны и треснулись о беленую стену. Посыпалась штукатурка.
Со звоном кольчуг во двор ворвались вооруженные люди. Мужской голос отлаивал команды:
— Приказ эмира верующих! Обыскать террасы! Выставить стражу на стены! Всех хватать, связывать и волочь сюда!
— Не выходите наружу, — коротко приказала она схватившимся за оружие девушкам. — Цэцэг, иди к Алтане, сидите с Мусой. Если проснется, укачайте.
А потом поднялась, откинула занавеску и вышла наружу.
Все как она и думала: во дворе плотными рядами стояли кольчужные гулямы при копьях и мечах, высоко рвалось пламя факелов, красные отблески гуляли по навершиям шлемов. Каиды размахивали руками, звенящие тени с факелами бежали вверх по лестницам в сады.
Кто-то увидел на ступенях тень в белой длинной рубахе, на мгновение замер — и крикнул, показывая пальцем.
Команды стихли, рука показывающего опустилась, к Юмагас стали поворачиваться. Каиды недовольно морщились и смигивали — она стояла в темноте, а их слепили факелы.
— Как вы смеете врываться в харим? — крикнула ханша. — Кто дал вам право взломать Золотые ворота? Это святотатство! На рассвете вас будут развешивать на столбах вдоль каналов!
Тишина во дворике теперь нарушалась лишь треском факелов, скрипом кожи и звяканьем кольчужных колец. Люди недоуменно переглядывались.
— Вон отсюда! — рявкнула Юмагас.
Они зашевелились, затоптались, но было поздно.
Ей ответил негромкий старческий голос:
— Великая госпожа почтила нас своим присутствием!.. Кланяйтесь Великой госпоже!
Через толпу становящихся на колени гулямов неспешно шел сухонький высокий старик с длинной, рыжей от хны бородой.
Иса ибн Махан подошел к самым ступеням и, поглаживая бороду, посмотрел вверх. Губы вазира барида растягивала широкая, совсем не почтительная улыбка.
Юмагас сглотнула, выпрямилась и вздернула подбородок:
— Как это понимать, о Абу Али?
Начальник тайной стражи потеребил кончик бороды и ответил:
— Этой ночью во время охоты эмир верующих отбился от свиты, потерял коня и неудачно упал, потянув спину. Но не изволь беспокоиться, о госпожа, им уже занимаются присланные мной лекари.
Ханша молчала.
Иса ибн Махан улыбнулся еще шире и продолжил:
— Кроме того, весь дворец взбудоражен известием о страшном происшествии, моя госпожа. У стены сада при Длинных прудах убит зловредный оборотень.
Старик с удовольствием проследил, как сжались ее пальцы на вороте рубашки. И с наслаждением выговорил:
— Оказывается, о Великая госпожа, он проживал во дворце — кто бы мог подумать! — в облике твоего евнуха-ханьца! Эмир верующих крайне обеспокоен таким поворотом дел. Он приказал мне провести доскональное расследование. К полудню, велел наш халиф, головы виновных должны быть выставлены на пиках над воротами Баб-аз-Захаба!
— О каких виновных ты говоришь, о Абу Али? — ледяным голосом осведомилась Юмагас.
— О виновных в деле укрывательства зловредного оборотня, — расплылся в улыбке вазир барида. — Кроме того, ко мне поступили сведения, что этот евнух опаивал нашего повелителя зельями. Говорят, их подавали под видом чая!
На лестницах в сад послышались топот и крики: гулямы волокли спутанных, упирающихся женщин и евнухов.
— Мы допросим негодных рабов, — показал желтые стертые зубы Иса ибн Махан. — И найдем преступников!
— Госпожа! Госпожа! Вступись за нас, мы ни в чем не виноваты! — голосили люди, которых гнали вдоль ступеней прочь со двора.
Рабыни плакали и пытались спрятать голые лица, закрываясь плечами и связанными запястьями. Гулямы свистели, хохотали и дергали за веревку, связывавшую шеи несчастных.
— Госпожа! Госпожа! Мы ни в чем не виноваты! Госпожа!
Иса ибн Махан стоял и смотрел, широко улыбаясь.
Когда скорбная вереница арестованных скрылась в воротах, он тихо, уже без улыбки сказал:
— Пятерых сумеречников хурса мы также взяли под стражу и крепко заперли, моя госпожа. Возможно, их жизни пощадят. Сумеречники славятся своей верностью. Не думаю, что они замешаны в столь скверном деле.
Юмагас молчала.
— Мы оставим при тебе доверенных невольниц, женщина, — наконец, жестко сказал вазир. — Всех шестерых. Во всяком случае, пока оставим. Остальные будут казнены. Такова воля эмира верующих. Халиф повелел тебе присутствовать при казнях. Они будут совершаться на площади Рынка Прядильщиков. Мои воины придут за тобой ближе к полудню — чтобы отвести к воротам Баб-аз-Захаба. Оттуда эмир верующих будет наблюдать за совершением справедливого возмездия.
Юмагас молчала.
— Да поможет тебе Всевышний, о женщина, — прищурился Иса ибн Махан. — Если наш повелитель прикажет, чтобы твоя голова оказалась на пике рядом с головами негодных рабов — что я смогу поделать? Очень многое говорит против тебя, очень многое!.. Законы аш-Шарийа сурово наказывают за злое колдовство!
Ханша спокойно смотрела на ухмыляющегося старика.
Вдруг за ее спиной послышались отчаянные перешептывания, писк — и радостное шлепанье ладошек по мрамору. И всегдашнее восторженное «аааааа!», с которым Муса ползал, исследуя комнаты.
— Госпожа! Он проснулся и разгулялся! Плакал, и вот мы… — выскочившая вслед за малышом Цэцэг увидела вазира, молча глядящих воинов — и осеклась.
Муса, шлепая ладонями и радостно лепеча, дополз до края ступени и вцепился в подол матери.
Вазир снова заулыбался — так, что Юмагас сжала зубы. И умильно протянул:
— Впрочем… В хадисах сказано: да прославятся благонамеренные! Клянусь Всевышним, в моем сердце нет вражды к тебе и твоей семье, о госпожа. Возможно, тебя оклеветали! Если ты сочтешь свое положение опасным, а дела — запутавшимися, я не буду мешать дочери Джарир-хана отбыть к семье. Велики заслуги ибн Тулуна Хумаравайха перед престолом!
Юмагас и Цэцэг переглянулись. Малыш, бормоча что-то на своем внятном лишь ангелам и детям языке, подвернул ножки и сел. Большие черные глаза с любопытством оглядывали людей, столпившихся во дворе.
