— Поставьте эту машину к воротам. — Хортов указал на «вольво». — Я выезжаю.
— Хорошо, господин Хортов, — он изобразил китайский поклончик, но глаза оставались бесцветными. — Если хотите, я могу послужить вам шофером. Вы же не знаете западную часть города, и легко заблудиться.
Эту часть Берлина Андрей изучал на занятиях, помнил расположение улиц и многих объектов, но признаваться дворецкому не захотел: навязчивость его была выразительной и целенаправленной.
— Ну что ж, послужите шофером, — согласился он и пошел в дом.
Через десять минут он сел в машину на заднее сиденье, сказал по-русски:
— Гони!
— Разрешите узнать, в каком направлении?
— На Берлин!
Еще через четверть часа дворецкий уже катил по столице Германии и косил глаз, ожидая указаний.
— На набережную Хафеля, в район лодочной станции, — подсказал Хортов.
— На Хафеле три лодочных станции…
— Мне нужно на ту, где в апреле сорок пятого стояла зенитная батарея.
Шофер посмотрел на него с интересом, однако ничего не сказал.
— Да, я знаю это место.
— Вы же провинциальный житель, Шнайдер? Откуда такие знания столицы?
— Я хорошо знаю историю последнего похода на восток и обратно, — признался шофер. — Печальную историю для немцев. После войны каждый немец стал аналитиком, и я много лет пытался понять, почему мы потерпели поражение, много читал, учил русский язык… Мы были слишком самоуверенны… Вам это интересно, господин Хортов?
— Разумеется, хотя подобные выводы я уже слышал от немцев. Вы не очень оригинальны, Готфрид.
Белая лодочная станция сохранилась, скорее всего, в старых размерах, поскольку особняк сразу же за ней был цел, хотя с другой стороны его подпирал высотный гостиничный комплекс. Хортов прогулялся вдоль кованого заборчика, осмотрел усадьбу — маленький сад на береговом склоне, за ним белесая вода, а на той стороне новые ряды фешенебельных домов…
Томас фон Вальдберг жил здесь несколько лет, будучи принятым в чужую семью…
Пожилая женщина во дворе заметила интерес незнакомца, подошла к калитке.
— Простите, фрау, кто живет в этом доме сейчас? — спросил Хортов.
— Здесь живут Крюгеры, — произнесла она, готовая сама задавать вопросы.
— И как давно живут?
— О, почти двадцать лет. Он — муниципальный служащий…
— Спасибо, — Андрей круто развернулся и пошел к машине.
Женщина осталась у калитки, глядя вслед с настороженным любопытством.
— Поехали! — скомандовал он, усаживаясь сзади. — Вам можно доверять тайны, Шнайдер?
— Разумеется, господин Хортов!
— Тогда поехали по бардакам!
Андрей говорил по-русски, и шофер, должно быть, не понял.
— Куда поехали?
— В публичные дома! Ты помнишь, Готфрид, как выглядят проститутки?
Тот не ожидал такого и обескуражено замолчал. Андрей хлопнул его по плечу.
— Не бойтесь, жена не узнает. И моя тоже… Так вы знаете, где есть бордели в Берлине?
— Да-да, я помнил… Но вы же приехали к жене! Которую долго не видели!
— Не кричите, нас могут услышать.
Шнайдер перешел на шепот.
— У вас такая очаровательная жена, господин Хортов…
— Жену следует беречь, Готфрид. И пользоваться проститутками. У нас в России сейчас только так делается, и мы очень рады завоеваниям западной демократии. Даже в сельской местности существуют нелегальные бордели. Неужели в Берлине мы не найдем?
Шнайдер сделал вид, что вспоминает.
— У меня есть одна знакомая женщина, — наконец сообщил дворецкий. — Всего сорок семь лет… Могу отвезти к ней.
— О, нет! Всякая связь со свободной женщиной обязывает к продолжению отношений. С проститутками намного проще. Неужели ты не испытал это во времена штурмовых отрядов?
— Да-да, разумеется! — Шнайдер огляделся. — Но мой возраст, господин Хортов!.. — и зашептал: — Однажды видел вывеску. Мужской клуб, но на витринах сидят красотки…
— Поехали!
Дорогой Шнайдер начал рассуждать.
— Женщины в Германии весьма холодные. В них нет славянского огня в постели, нет их безумия… Да… Моя жена перестала быть женщиной в сорок лет. Но когда я был в Курске, то соблазнил украинку пятидесятитрехлетнего возраста! Ее звали Акула.
— Может быть, Акулина?
— Может быть, — мечтательно сказал он. — Какая была женщина! Ночью кормила меня борщом…
Житель провинциального города отлично знал Берлин и привез точно к борделю с девушками на витрине. Хортов походил вдоль нее, выбрал одну в черных чулочках, похожую на славянку, и написал на стекле «Russ?» Она радостно и согласно закивала. Андрей вошел в двери, девица уже встречала на мраморной лестнице, протягивая ему руку. И тут же молодая бандерша показывала ему купюру в сто марок. Хортов заплатил деньги и пошел за зовущей рукой.
— Как твое имя? — уже в номере спросил он.
— Меня зовут Ада, милый, — с явным болгарским акцентом проговорила она. — Говори, что я должна делать?
— Я хочу тебя за одно имя, — Андрей вспомнил ответственную секретаршу Аду Михайловну. — Как звали твоего отца?
— Теодор, — не сразу призналась она.
— Жаль, ты обманула. Я спросил, русская ли ты?
— Но мы же очень близки, я из Болгарии, — залепетала она, оглаживая грудь. — Мы славяне… Я сделаю все, что ты захочешь.
Близость почти обнаженной женщины возбуждала, несмотря ни на что. Он стиснул зубы и проговорил в сторону:
— Пойди хорошенько вымойся. А потом натрись сырым луком. И съешь одну головку.
Всякое требование клиента должно было быть удовлетворено в самом лучшем виде.
— Хорошо, милый, — она едва скрывала омерзительные чувства.
Как только за ней закрылась дверь, Хортов обследовал маленький номер, проверил душевую комнату, вешалку, пол, приподнял толстый поролоновый матрац на кровати — некуда спрятать! Любой мало-мальский досмотр, и сразу найдут. Время еще было — пока бандерша сбегает в магазин и купит репчатый лук, а потом еще натрет болгарку, пройдет пятнадцать минут. Он попробовал приподнять антресоли над вешалкой, затем оторвать плинтус у пола под окном, чтобы подсунуть документы под отставшие обои — бесполезно. Бордель находился в восточной части Берлина и после объединения Германии был переделан из книжного магазина русской литературы, куда Хортов заходил много раз. Вероятно, под номера дошли складские помещения и дирекция, где сделали перегородки и ремонт.
Медленно двигаясь вдоль стен, Андрей заметил на углу выпирающую кромку гипсокартона, из которого были сделаны перегородки, разрезал ногтем обои, однако всунуть паспорт не удалось.
Девица вернулась через двадцать минут, благоухающая ядреным и отвратительным запахом. Хортов в это время лежал на кровати полураздетым.
