— Что это приглядываешься, будто я тебе девка на выданье? — обернувшись к Филимону, спросил князь. — Или спросить о чем-то хочешь?
— Нет, Владигор, как раз наоборот: жду, когда ты выспрашивать начнешь. Поинтересуешься, например, почему я торопился тебя отыскать…
— Думаю, причина весьма серьезная. Иначе бы ты не стал среди белого дня над лесами и полями шастать, глаза ярким светом портить. Так зачем о ней спрашивать? Сам скажешь, когда посчитаешь нужным.
Птицечеловек громко расхохотался, заухал-загукал и руками, будто крыльями, себя по бокам похлопал.
— Ну надо же! И когда ты успел эдакой серьезности набраться? Прежний Владигор, помнится, терпеливостью не отличался, все вперед норовил забежать.
— Верно, Филька, — вздохнув, согласился с ним Владигор. — Но ведь прежний кем был? Сперва мальчишкой, учеником чародея, затем — предводителем мятежной ватаги, мечтавшим восстановить справедливость в любимой вотчине. А теперь… Теперь, дружище, мне словно пять пудов камней на руки-ноги навесили. Ведь заранее знал, что трудно будет княжеством править, — не знал только, что так трудно.
— Это понятно, — кивнул Филимон. — Но сдается мне, что не только княжеские заботы на тебя давят. Есть и другая тяжесть на сердце, не так ли? Впрочем, можешь не отвечать. Я за тебя скажу, в чем тут дело.
Владигор с нескрываемой иронией посмотрел на Фильку:
— Уж не научился ли чужие мысли читать? Белун говорил…
— …что этому обучиться всякий может. Но я не пробовал. Однако не нужно быть ясновидцем, чтобы в твоих печалях разобраться. Достаточно поглядеть, как ты в битву рвешься и себя же сдерживаешь. С каким азартом за дружинниками следишь, высматривая новинки в их владении оружием. Сколь часто готов себя подставлять, рискуя жизнью, лишь бы вновь ощутить биение крови в отважном сердце. И вот что я за этим вижу: неистраченный жар отрочества! Сперва пять лет в Заморочном лесу, которые для тебя пятидневьем были. Затем три года в Белом Замке, опять же — скрученные в полугодие. Нынче тебе по человеческим меркам девятнадцать исполнится, самый срок для вольного житья-бытья, самое брожение в крови и душе. А по чародейскому времени ты совсем иной: то ли бесшабашный юнец тринадцатилетний, то ли седобородый старик, которому земные страсти давно опостылели… Вот и мучает тебя сей временной разрыв. Не так ли, князь?
Насупившийся Владигор ничего ему не ответил. Но Филимон и не ждал, ответа, сразу продолжил:
— Заботы Синегорского правителя не просто тяготят бывшего ученика чародея. Они ему поперек глотки встали! Дайте боги разобраться хотя бы со своими вопросами, а тут еще тьма чужих подступает, продохнуть не дает!
— Не чужих! — резко воспротивился Владигор. — Заботы княжества — мои заботы!
— Верно говоришь, — согласился Филька. — Взял обузу — тащи и не жалуйся. Никто не заставлял, окромя собственной совести. Да вся беда в том, что ты не готов к такой тяжести. Точнее сказать: считаешь себя не слишком готовым. Вот и вторая причина твоего беспокойства.
— Назовешь и третью? — попробовал отшутиться Владигор.
— И третью, и четвертую, и еще пяток. Нужно ли? Зачем понапрасну душу бередить… Не для того я тебя разыскивал. Но вот, князь, о чем попросить тебя хотел: устрой ночевку своему отряду на берегу Сорочьего залива. Мы ведь в те края направляемся?
— Другой дороги на Поскреб нет, насколько я знаю. Можно и на берегу заночевать, коли просишь.
— Ну и славно, — кивнул Филимон.
Больше он ничего разъяснять не стал. Подстегнув коня, нагнал Ждана, едущего с дозорными, и до самого вечера больше не беспокоил Владигора досужими разговорами.
Говорят, что в давние времена заплутала на просторах Венедского моря одна купеческая ладья. Много дней мореходы не видели берега, оголодали, отчаялись. Изрядно побитое бурей судно дало течь и вот-вот могло пойти ко дну… Купец, кроме всякого товара, вез еще и клетку с двумя длиннохвостыми сороками: то ли как диковинку, желая показать их в заморских краях, то ли по какой другой прихоти. Когда же почуял близость смертного часа, пожалел птичек, отпустил их на волю. Может, дескать, хоть они спасутся, одолеют морскую ширь.
Сороки и впрямь быстро умчались, но затем вернулись к ладье и стали кружить над нею, громко треща на своем птичьем языке. Будто звали куда-то. Тогда купец приказал кормчему направить ладью вслед за птицами. Из последних сил налегли гребцы на весла — и вскоре увидели на горизонте долгожданный берег. С тех пор мелководный и тихий залив, в котором нашла спасение купеческая ладья, люди стали называть Сорочьим…
На его пологом берегу росли высокие сосны, но там, где берег становился крут и каменист, их сменяли густой орешник и кривобокие северные березки.
Князь велел Ждану разбить походный лагерь среди сосен и выставить надежное охранение. Места здесь были безлюдные, тревожные. Если кто и любил наведываться сюда, так это морские разбойники: бурю переждать, ладьи подлатать, а то и подальше пройти, в лесах укрываясь, чтобы появиться нежданно вблизи Поскреба и разграбить две-три беззащитные деревушки.
Внимательно осмотрев окрестности, дозорные не нашли ничего подозрительного. И все же, помня об ускользнувших у Гнилого Зуба борейцах, Ждан старался ни на шаг не отходить от Владигора. Вдруг злодеи надумают повторить свою попытку? Теперь-то ведь ясно, для чего они в Синегорье объявились: голова князя им потребна, никак не меньше!
Поэтому Ждан очень рассердился на Фильку, который незнамо куда и зачем вздумал увести Владигора на ночь глядя. Хотел сопровождать князя, да тот сам запретил. Обо мне, дескать, беспокоиться нечего — Филимон в темноте серую мышь углядит, а человека и подавно. Верно, конечно. Однако стоит ли судьбу лишний раз искушать?
На всякий случай он приметил направление, в котором скрылись друзья, и твердо решил не укладываться на боковую, а дожидаться их возвращения.
Владигор, как и его верный сотник, понятия не имел о том, куда его ведет птицечеловек. Знал только, что не для потехи…
Пройдя вдоль берега, они свернули к орешнику, за которым высилась груда мшистых камней. Возле одного из валунов Филька остановился и, раздвинув руками еловые лапы, тихо сказал:
— Заходи, князь. Только пригнись чуток, своды здесь не дворцовые…
Густые ветки скрывали узкий вход в пещеру. В глубине ее горел маленький костерок, перед костром уютно расположился седовласый старик в белой хламиде. Владигор, едва глянув на него, радостно воскликнул:
— Здравствуй, Учитель! Вот не ожидал такой встречи!.. Почему здесь? Отчего тайно?
