Лила — мастер сновидений. Надеюсь, ей лучше спится, чем мне.
— Но ты здесь… — не знаю, что еще сказать.
— Мне больно, когда я вдали от тебя, — Лила выдавливает слова медленно, одно за другим. — Даже не представляешь, насколько больно.
Мне так и хочется сказать: «Представляю!» Отлично представляю, каково это — любить того, кто никогда не будет твоим. Хотя, может, и нет. Может, влюбиться в меня — настолько ужасно, что я действительно не представляю.
— Я не смогла… Мне не хватило сил… — вот-вот заплачет, губы дрожат.
— Прошло почти полгода. Твои чувства хоть как-то изменились?
Конечно же, проклятие должно было ослабнуть.
— Хуже, я чувствую себя еще хуже, чем вначале. А что, если это никогда не закончится?
— Закончится. Уже скоро. Нужно просто переждать, лучше, если ты…
Замолкаю на полуслове. Так трудно говорить, когда любимая девушка так на тебя смотрит.
— Я же тебе раньше нравилась. А ты мне. Кассель, я тебя любила. Еще до проклятия. Всегда тебя любила. И пускай…
Больше всего на свете мне хочется ей поверить. Но я не могу. Не верю.
Знал, что рано или поздно это случится. Оттягивал, как мог, но всегда знал. И сейчас знаю, что именно должен сказать. Потому тщательно отрепетировал свою речь — ведь иначе, без подготовки, я бы просто не смог.
— А я тебя не любил. И сейчас не люблю.
Выражение ее лица стремительно меняется. Как же жутко. Она бледнеет, отступает назад. Словно закрылась от меня.
— Но тогда, в твоей комнате. Ты сказал, что скучал, что…
— Я пока в своем уме, — нужно быть кратким, иначе она все поймет — Лила повидала на своем веку немало лгунов. — Просто хотел, чтобы ты со мной переспала.
Она судорожно втягивает воздух.
— Как больно. Ты это специально говоришь, чтобы сделать мне больно.
Я не хотел делать ей больно, я хотел, чтобы ей стало противно.
— Хочешь — верь, а хочешь — нет, но именно так все и было.
— Почему же тогда не переспал? Почему сейчас не хочешь? Если тебе нужно только перепихнуться, я же не смогу отказать. Я вообще ни в чем не могу тебе отказать.
Где-то вдалеке звенит звонок.
— Прости меня.
Это «прости» вырывается само собой. Не собирался просить прощения, но что еще делать? Не знаю. Не могу смотреть, как она мучается. Такого злодея мне сыграть не под силу.
— Не нужна мне твоя жалость. — Лила заливается лихорадочным румянцем. — Буду ждать здесь, в Уоллингфорде, пока проклятие не ослабнет. Если бы я рассказала папе, что сотворила твоя мать, он бы ее убил. Помни об этом.
— И меня заодно.
— Да. И тебя заодно. Так что просто смирись. Я остаюсь.
— Не могу тебе помешать, — тихо говорю я ей в спину.
Лила поднимается по лестнице. Тени скользят по ее пиджаку. Я оседаю прямо возле стены.
Конечно же, на урок вовремя не успеваю. Проскальзываю в класс, но профессор Келлерман только вопросительно поднимает кустистые брови. Над доской висит телевизор — по нему только что закончили крутить утренние объявления. Наверное, рассказывали, что будет на обед и когда какие кружки соберутся. Вряд ли я пропустил что-то особенно важное.
Все равно спасибо Келлерману — вполне мог бы устроить мне разнос, а я вряд ли бы сейчас с этим справился.
Он возвращается к уроку — рассказывает, как высчитывают вероятность (мне ли, букмекеру, об этом не знать), а я пытаюсь унять дрожь в руках.
Даже не обращаю внимания, когда с потрескиванием включается школьное радио, но оттуда раздается голос мисс Логан: «Кассель Шарп, пожалуйста, пройдите в кабинет директора. Кассель Шарп, пожалуйста, пройдите в кабинет директора».
Встаю, складываю учебники в сумку. Келлерман хмурится.
— Да ладно вам, — я вяло пытаюсь отшутиться.
Девчонки принимаются хихикать.
Зато кое-кто только что проиграл первое в году пари. Ну хоть что-то.
Кабинет директрисы больше похож на библиотеку в охотничьем домике какого-нибудь барона. Латунные лампы, стенные панели и книжные стеллажи из темного полированного дерева, точно такой же стол, размером скорее напоминающий кровать, зеленые кожаные кресла, дипломы в рамочках. Родители, попав в такой кабинет, должны проникнуться доверием к Уоллингфорду, а ученики, наоборот, устрашиться.
Но когда я вхожу, то вижу, что устрашилась почему-то сама Норткатт. Кроме нее в комнате двое незнакомцев в строгих костюмах — по всей видимости, ждут меня. Один нацепил черные очки.
Приглядываюсь, не оттопырена ли слегка ткань на пиджаках или брючинах. Неважно, насколько хорошо сидит костюм, пистолет обычно все равно видно. Да, оба вооружены. Перевожу взгляд на ботинки.
Черная глянцевая кожа так и сияет; хорошие прорезиненные подошвы. Специально, чтобы бегать удобнее было. За такими, как я.
Копы. Это копы.
Черт, я, похоже, вляпался.
— Мистер Шарп, эти двое хотели бы с вами побеседовать.
— Хорошо. А о чем?
— Мистер Шарп, — повторяет вслед за директрисой один из полицейских, белый, — я агент Джонс, а это агент Хант.
Тот, что в черных очках, кивает.
Ага, Федеральное бюро расследований? Федералы ничем не лучше копов.
— Очень не хочется отрывать вас от занятий, но, боюсь, нам нужно обсудить ряд весьма щекотливых вопросов. Здесь мы их обсуждать не можем, так что…
— Погодите-ка, — вмешивается Норткатт, — вы же не можете вот так забрать ученика из школы. Он еще несовершеннолетний.
— Можем, — вступает в разговор агент Хант; у него легкий южный акцент.
Директриса краснеет от досады, но Хант не намерен ничего объяснять.
— Если вы заберете отсюда этого мальчика, я немедленно свяжусь с нашим адвокатом.
— Свяжитесь, сделайте одолжение. Буду рад с ним побеседовать.
— Но вы даже не сказали, зачем он вам нужен.
— Это секретная информация, — пожимает плечами Джонс. — Связанная с расследованием, которое мы ведем.
— Полагаю, выбора у меня нет? — спрашиваю я.
Даже не потрудились ответить. Джонс кладет руку мне на плечо и легонько подталкивает к двери, а Хант вручает директрисе визитку, на тот случай, если она все-таки надумает звонить адвокату.
Успеваю заметить выражение ее лица: никому Норткатт не будет звонить.
Да, игрок в покер из нее получился бы никудышный.
Меня заталкивают на заднее сиденье черного «Бьюика» с тонированными стеклами. Судорожно пытаюсь вычислить, за что же именно повязали? Кредитка Клайда Остина и мой новый ноутбук? И те служащие из отелей — мы же не платили по счетам. И бог знает, что еще натворила мама.
Интересно, федералы поверят, что это Остин на меня напал? Шишка-то уже почти исчезла. Что нам шьют? Смогу ли убедить их, что один во всем виноват? Я ведь несовершеннолетний, всего семнадцать, поэтому приговор вынесут как ребенку, а не как взрослому. Как выторговать свободу для мамы? Какую информацию выдать?
