Почтальон
Однажды я умер и спокойно лежал у себя дома, как раз в самом начале лета. Июнь выдался жаркий, безоблачный. Дни каникул. Из окна, ещё с утра открытого настежь, со двора слышался детский смех и сочно шлёпался мяч об стенку, а прямо под окном азартно судачили о ценах соседки.
Раздался дверной звонок. Кто бы это мог быть? Неизвестный долго звонил и даже стучал. Тишина. А-а, понятно, я услышал как у соседок под окнами спрашивал обо мне почтальон, разносивший квитанции коммунальных услуг. «Да-да, конечно, живёт. Вчера он пришёл очень поздно и видимо спит», — объяснили они ему и снова взялись обсуждать непомерные цены на ранний картофель. С треском въехал во двор мотоцикл и заглох. Полаяла собака. Разговор под окнами смолк и соседки, наверно, пошли в магазины. Вдруг все дети сорвались и разом умчались вдаль, весело крича и топая ногами. Двор опустел и безмятежность наполнила воздух этого дня. Напоследок по деревьям пробежался лёгкий ветерок и скрылся в глубине листвы с шелестом разыскиваемой в толстой адресно-телефонной книге какой-то единственно нужной страницы.
(с практическим дополнением о наблюдении небесных светил)
Однажды мышь случайно посмотрела на солнце и на какое-то время ослепла. Поэтому, когда перед ней оказалась лиса, то она даже не тронулась с места, ведь в глазах у неё только плыли тёмные пятна. Лиса перехватила пристальный мышиный взгляд и застыла в неподвижности, так как по действию в нём было что-то змеиное. В это время по лесу проходил охотник и, увидав прямо перед собою оцепеневшую лису, сразил её наповал. От выстрела мышь ещё и оглохла и потому, хоть зрение к ней и вернулось отчасти, в наступлении сумерек её поймала и съела сова.
* * *
Всё это, конечно, не значит, что мышиный взгляд убивает, но в то же время даёт понять, что безопасно смотреть на солнце можно лишь сквозь тёмные стёкла, на всякий случай как следует заложив уши гигиенической ватой. Например, отлично подойдёт отбитое донышко тёмной пивной бутылки, а также специально закопчённое стекло или, к примеру, найденное в костровище. Вату возможно брать нестерильную.
В какой-то момент всё и без слов было ясно. Появлялось из темечка белое облачко и в нём сначала картинки цветные мелькали, как сейчас в телевизоре. Да, почти что так всё и было, но только без звука и, понятное дело, рекламы; ведь торговля не шла ещё, а не соврёшь — не продашь, вот именно по этой причине. Появлялось оно всегда неожиданно и совершенно само по себе и все, кто был рядом, в изумлении останавливались и смотрели. Казалось, что над головой расцветал вдруг и рос удивительно красивый цветок. Дети от этого были в восторге, женщины млели, мужчины мотали на ус, и, прослезившись, гордо распрямляли спину старухи и старики. Ещё бы, ведь это один из них сейчас отправлялся в своё последнее путешествие, исчезая облачком с цветными картинками. Целая жизнь, полная невыразимых тайн и невероятных событий, стремительно уносилась перед глазами, оставляя очевидцев свидетелями несказанного волшебства. Теперь об этом лишь разговоры сплошные кругом и среди этого шума уже ничего не понятно.
Марта стоит на коленях на широком подоконнике и смотрит в окно. Ей виден кусочек улицы от поворота до двери табачной лавки, два фонаря, уже зажженных и молодое деревце, ствол которого окружён проволочной клеткой. У дверей лавки разговаривают мужчина и женщина, Марте не слышно их голосов — видны только движения губ, жесты. Мужчина курит сигару.
Они, думает Марта, собираются в Оперу, у дамы под пальто — нарядное тонкое платье, темно-синее, а в сумочке лежит брошь с пером. Дама приколёт брошь к платью попозже, ведь под пальто перо можно помять…
Или нет, думает Марта, пусть они будут бедняки, получившие неожиданное наследство. Они идут в самый дорогой ресторан. По дороге мужчина решил купить сигару, которую раньше не мог себе позволить, и выкурить её потом, после ужина, но не утерпел и курит прямо сейчас, здесь, у дверей лавки…
Или нет, думает Марта, пусть они будут архитектор и его жена, которая раньше умела превращаться в кошку, но давно уже забыла об этом…
Марта ищёт в женщине кошачьи черты, какой-нибудь намёк, особую плавность жестов, изгиб спины, наклон головы… Внизу хлопает дверь.
— Мама! — кричит Марта и спрыгивает с подоконника.
* * *
Жена архитектора смотрит на мужа и смеётся.
— Марк, — говорит она, — у меня сейчас было такое странное ощущение… Как будто у меня зачесался кончик хвоста!
— Ш-ш, ш-ш… Мы ночью, тихо. Они и фонари гасят. До полуночи ещё выходят — в гости, или соли занять, погулять собаку, мало ли зачем! А в полночь всё. Раньше последним фонарщик ходил, гасил фонари, а теперь с пульта, там всё хитро так придумано, знаешь…
Собак запирают в домах, да что собак! Кошачьи лазы заколотили. А дома там всегда так строили, издавна — чтобы на улицу глухой стеной, ни окошечка. Только дверца во внутренний дворик, а оттуда уже и вход, и галереи там, и фонтаны, у кого что… Розарий! Сам видел.
Ну, ты представь, они утром-то выйдут…
Фургончики стояли за городом, в роще. Днём они проехали по главной улице, притормозили у ратуши. Люди помялись у входа, изучая ворох объявлений — разжигание костров, так… категорически… Постановлением городского совета… а также представления, шутовские балаганы, вертепы и прочие заведения… Сбор средств… И штрафом в размере, так… Прием с одиннадцати до восьми, каждый второй четверг, считая с пасхи, и с девяти до…
— Куда! Уронишь… Ты лампу возьми!
Лампы в ряд стояли на земле. Отброшенная от домов, ночь недовольно ворочалась на перекрёстках улиц. Под спорыми, ловкими движениями кисти на белёных стенах распускались цветы, расправляли кожистые крылья драконы, любопытные рыбы выглядывали из ручьёв. Обмениваясь короткими репликами, люди шли от дома к дому, оставляя за спиной радуги, искрящиеся блёстками водопады, яблони, играющих с лепестками кошек. Поджарых собак, преследующих серну, мельницы, дриад и русалок, перебрасывающихся мячом, резвящихся над тюльпанами эльфов. Полоску дороги, ныряющую за горизонт.
— Нет, ну ты представь, они утром-то выйдут…
У ратуши толпись жители. Запыхавшиеся мальчишки донесли, что от фургончиков в роще только и остались, что следы колёс да пёстрые ленты, повязанные на ветки — караван, видать, снялся с места с рассветом. Тихонечко ускользнув из-под материнской руки, малыш отошёл к стене. Погладил нарисованную кошку. На кончике пальца осталось золотистое пятно.
