Мнения тех, кто говорил позже о событиях той ночи — а решились на это немногие, и рассказывали они неохотно и не сразу, опасаясь насмешек, — совпадали только в отношении некоторых моментов. На Белла, как говорили все они, это явление не оказывало никакого действия. Он стал снимать часы с полок, с витрины, со шкафа, и по одному экземпляру зараз, бережно и нежно, и уносить их в свою мастерскую. Все это заняло много времени — не меньше нескольких часов, — но никто из стоявших не чувствовал ни боли, ни судорог, которые обычно возникают в результате такой долгой неподвижности. Белл работал методично, будто не замечая незваных гостей; все его внимание было приковано к часам.
Эти моменты совпадали во всех воспоминаниях, но в остальном каждый рассказывал что-то свое. По словам одного из присутствовавших тогда в лавке, там становилось все темнее и темнее. Другой говорил, что лавка была все время освещена одинаково, а вот сам Белл двигался все быстрее. В конце концов это мельтешение стало невозможно воспринимать глазом, а потом он исчез из виду. Третий утверждал, что Белл, унося каждые следующие часы, становился все бесплотнее и призрачнее, а под конец просто растворился и исчез. Один из рассказчиков вспоминал, как перед его лицом летела муха, двигалась она так медленно, что он мог бы посчитать взмахи ее крылышек. Муха пролетела не более фута, и все же, как утверждал очевидец, тянулся этот полег не менее трех часов. Еще один из приятелей рассказал, как странно было видеть пепел, упавший с сигары стоявшего рядом. Пепел так и не коснулся пола за все то время, что компания стояла обездвиженной, — по оценкам свидетеля, не менее четырех часов. Двое других упоминали, что тиканье часов будто состояло из отдельных звуков, разделенных мучительно долгими паузами, составлявшими, по словам одного, целый час, тогда как другой просто говорил про ужасно длинные перерывы.
Что бы ни случилось той ночью и каким бы образом это ни произошло, но, когда незваные гости вновь смогли двигаться — а оцепенение их прекратилось мгновенно и неожиданно, — ни Белла, ни часов в лавке не было.
Пятеро в ужасе выбежали из лавки в тот же момент, как смогли пошевелить ногами. Те же, кто остался, не стали спасаться бегством — вовсе не от храбрости и не от злости, а потому, что не хотели показать всем, насколько перепугались. Они неуверенно переглянулись, будто ожидая указаний, и наконец кто-то произнес:
— Мы должны пойти за ним.
В мастерской было темно и пусто. Они отодвинули задвижку на двери черного хода, и один из них крикнул тем, что поджидали снаружи:
— Вы его видели?
Из темноты показался мужчина с киркой в руке:
— Никого не видели. Из этой двери никто не выходил.
— Вы в этом уверены?
— Конечно уверены, черт возьми! — отозвался поблизости чей-то голос. — А что случилось? Убежал от вас Белл, что ли?
Они не ответили. Они вернулись в лавку и заметили то, на что от потрясения не обратили внимания в тот момент, когда вновь обрели свободу. Лавку покрывал толстый слой пыли, с потолка и полок свисала паутина. В воздухе висел тот запах, что бывает в помещениях, долго стоявших запертыми. Пока незваные гости оглядывались, часы на городской ратуше начали отбивать четверть часа. Один из мужчин посмотрел на свои часы и сдавленным голосом объявил:
— Час пятнадцать.
Никто так и не узнал, что стало с часовщиком. Жители города никогда больше не видели часов, подобных тем, которые делал он, — даже и те, кто много путешествовал и интересовался подобными вещами. Часы же, купленные в лавке Белла, передавались в семьях три, четыре, даже пять поколений. Они идут идеально точно и ни разу не потребовали ремонта.
Перевод Дарии Бабейкиной