Гость тяжело, с сипом, дышал, утвердив кулаки на столе.
— Ничем не могу помочь, — тупо повторял Брюс, не поднимая глаз и изо всех сил вцепившись в противоположную кромку столешницы. Только бы не сорваться!
Можно сцепиться с приезжим магом — что ему за дело до случайного изгоя? Но стоит ли портить отношения с этим мелким чинушей, способным и впрямь вышвырнуть наглеца за пределы Стогоров и привычной жизни?
Багровый от бешенства посетитель наставил на Брюса толстый палец в перетяжках:
— Ну ты… Ты еще пожалеешь!.. Считай, что живешь уже на выселках!..
Брюс смотрел не на гостя, а на непрерывно скачущую по округлому животу печать. Полированное золото сияло неровно, словно тронутое порчеными пятнами. И камешки, вставленные в металлическую плоть, горели тускло.
— Чего уставился? — вдруг встревожился визитер, наклоняясь к Брюсу и придерживая качнувшуюся печать мясистой лапой.
— Фальшивая, — машинально брякнул Брюс, меняя рвущиеся с языка гневные слова на первое, что пришло на ум. — Печать… Продавец обманул или сами решили сэкономить?
— Чего-о?
Если бы Брюс не был так разозлен собственным бессилием, то никогда бы не решился на дерзость. Просто некстати всплыло давнее детское воспоминание, как дядя берет со стола монету. И та в его пальцах покрывается черной патиной. «Дешевка», — кривит губы дядя, роняя монету на пол.
По слухам, некроманты чутки к истинному золоту.
Брюс сам не ведал, как оно получилось. Печать блестела так близко, что можно было почуять запах металла и различить каждую насечку на захватанной и потной поверхности. А потом желтый кругляш стремительно подернулся ржавыми разводами.
— Э-э?!.. — От изумления у визитера отнялся язык. Но временная анестезия способности к членораздельной речи не помешала ему выразить эмоции иным способом. У пузана даже волосы в ушах встали дыбом.
Брюс отступил на шаг. Гость вертел в пальцах печать, пытаясь отскрести бурые пятна. Поднял на Брюса совершенно белые глаза, давя через оскаленный рот нечто вроде «…ты-ы-Ы-Ы-Ы…».
И вдруг схватился за сердце и осел, как сугроб, словно провалившись сам в себя. Даже щеки обмякли.
— Сглазил, колдун… Как есть сглазил…
С треском отлетел некстати подвернувшийся стул, когда гость подхватился и наконец-то двинулся прочь. Он бочком стал огибать Брюса, устремляясь к дверям. Ветхая створка брякнула так, словно ее саму оковали железом. Снаружи взвился вихрь приглушенных голосов и удаляющийся перестук копыт.
Брюс опустился на скамью, отирая пот. Облегчения не было. Кто знает, что растрезвонит этот идиот? Конечно, репутацию изгоя и так трудно испортить, но… Брюс стиснул зубы, глядя в окно, где медленно оседала пыль.
С другой стороны, он ведь даже не коснулся этой печати! И сам не понимает, что произошло! Беседовал себе с гостем по поводу вываранов, и тут…
Осознав, что уже мысленно репетирует оправдательную речь, которую в случае чего никто даже слушать не станет, Брюс угрюмо сплюнул и принялся восстанавливать порядок в доме, нарушенный вторжением наглого визитера.
Однако нашествие покупателей не закончилось.
Чуть погодя заявилась служанка купчихи Гдадиль и заявила, с откровенной опаской озирая наспех приглаженный кавардак:
— Моя госпожа за сходную цену хотела бы приобрести вашу зверушку для согревания гостиной…
В начале душного лета — самое время.
— Да зачем они вам всем? — не выдержал Брюс.
Понятно, для чего вывараны военным — из них выходят отличные сторожевые. Можно догадаться, для чего они лордам — замки трудно и дорого отапливать, а прирученная ходячая печка под боком и согревает, и охраняет. Говорят, еще и на непокорных охотится…
— Ну как же… — Служанка выразительно округлила глаза. — Ходят же слухи… Ну что с Пустошей дикие выжарки полезут вот-вот. Так их только ручная выжарка и отпугнет. Они у вас, говорят, какие-то особые…
Теперь настал черед Брюса округлять глаза.
— С Пустоши-то год от года все страшнее нечисть идет, — вздохнула служанка. От огорчения на пухлых щеках прорезались ямочки. — Как жить?
В общем, из дома Брюс сбежал через заднюю дверь как раз в тот момент, когда кто-то снова позвонил в дверь парадную.
Хорошо, что дом стоял на отшибе, на самой окраине Стогоров. Тыльной стороной он примыкал к одной из горок, таившей в своем брюхе анфиладу небольших пещерок. Самое удобное место для игр с огнем. Раньше, говорят, здесь жил кузнец, но потом перебрался на юг, к побережью Внутреннего моря.
Так говорят, потому что никто не видел, как он уезжал. Из этого дома на краю селения очень удобно уходить незамеченным.
* * *
…Сегодня старая дорога в полной мере оправдывала свою репутацию забытой и заброшенной. Ни души и ни звука, кроме щебета птиц и зудения насекомых.
На месте вчерашнего столкновения — только потрепанные деревья, здоровенная промоина на обочине (бедолага белошип поджимает оголенные корни) и пара вывернутых из дорожного покрытия плит.
Эх, жаль! Целостность древнего заклятья разрушена, так что через пару лет остальные плиты расползутся окрест, и дорога без следа растворится в подлеске. И не сыскать пастуха, чтоб вновь сговорил камни. Современные умельцы едва на год заклятия накладывают…
Зато ни малейшего следа останков. Ни истлевших, ни свежих.
Вот по этому поводу Брюс не особенно расстроился. Расстроиться пришлось чуть позже, когда он добрался до места вчерашних раскопок. Причем по тому же самому поводу — ни малейших следов мертвяка, ни одного бронзового уголка от сундука, ни единой монеты.
Брюс в досаде вонзил бесполезную лопату в кучу уже осевшего отвала. На нем — отпечатки только его собственных ног и невнятные оттиски разваливающихся сапог неупокойника. Тот приходил, уходил… А куда делся сундук?!
Накатило сокрушительное разочарование. Пятьдесят пройденных к Аянне шагов оказались топтанием на месте.
Ветер шевельнул чахлую листву рощицы, отгораживающей лужайку от пустыря. Сгорбленные развалины поодаль умостились на верхушке пологого холма. Даже солнце, заливавшее все вокруг, казалось, не освещало, а таяло на черных камнях.
Сколько же сокровищ затаилось в тамошних подземельях? Брюс торопливо отвернулся. Ни один нормальный человек туда не сунется… Несколько минут побродил по лужайке, пытаясь почуять золото. Но когда Брюс делал это намеренно, обычно ничего не получалось. Как и пытаться притянуть хоть что-то…
Прижатую к земле ладонь кололи высохшие травинки. Нагретая земля забурчала сыто, с добродушной ленью. Прошивавшие ее корешки отозвались нитяным тусклым звоном. Затрещали и зашевелились деревья вокруг лужайки, еще недавно по-весеннему бурлящий в них сок теперь глухо пыхтел вялой патокой. Что-то темное шевельнулось со стороны развалин. Брюс торопливо прекратил экспериментировать, подобрал лопату и побрел обратно к дому.
