Ерофей обнял каждого старика и каждому поклонился. За ним в очередь прошла перед обомлевшими стариками вся дружина, отдавая поясной поклон старым воинам.
— Вечером еще Праздничным напитком Великие Ханы пожалуют. Обещали. — Заключил Ерофей торжественную часть собрания.
***
…Парни споро за ноги, за руки перетаскали побежденных в Больничный дом.
Девок от работ освободили. Велела Варька, взявшая на себя роль знахарки, топить заново баню, предварительно с усердием проскоблив и отмыв полки. Велено было девкам париться вениками пихтовыми духмяными, а после плавать в Могучей Реке ради очищения от грязных посягательств Огольцов: сделать-то ничего не успели, Варькин морок остановил блудодеяние. Но все равно противно: очиститься не помешает.
Огольцы же многие повреждены были серьезно: у кого руки переломаны да оторваны, у кого ноги и ребра.
Прибыли, наконец, Лхасаран Цэрэмпилович с медсестрой Розочкой. Руками развели: тут целому полевому госпиталю работы хватит.
Варька успокоила представителей традиционной медицины. Сама взялась вмиг неполадки у Огольцов исправить. Просила только по чумам да хороминам собрать тряпья побольше, которое хозяйкам пожертвовать не жалко: надо же срам исцеляемых прикрыть.
Все произошло на удивление быстро.
— Простите, маменька с папенькой! Не сраму ради, а для дела, потребно совлечь мне одежды, на девичий стыд не взирая! — Обратилась к родителям Варвара-Лия.
— Что ж, доченька, валяй коли надо. Твоя мамка завсегда в важных случаях наголо действовала. И тебя так зачинали: тоже в чем мать родила. А куда уж важнее — потомство произвести! — Брякнул во всеуслышание простодушный великовозрастный папаша Прохор.
Мощная оплеуха Агафьи сшибла озадаченного Прошку с ног. Тот еще и прокатился по травке изрядно. Поднялся, обиженно потирая, вздувшееся и покрасневшее ухо.
— Как с таким юродивым всю жизнь прожить умудрилась, и с ума не сошла? — во всеуслышание удивилась Агафья.
А дочь Агашкина, молодая Валькирия Варвара уже сбросила сарафан и рубаху, стоит, ничуть не стесняясь наготы и устремленных на нее взглядов. Солнце насквозь ее фигуру пронизывает. И волосы как будто золотом отсвечивают.
Вынула Варвара из косм своих длиннющих золотой гребень, два раза провела по обвалившимся на грудь и плечи волосам. Затем стала крутить космами во все стороны света. И нагота сокрылась за этим вращением.
Это только вовсе невежественные люди могут настоящие космы Валькирии с растрепанными лохмами простой женщины спутать. Кто хоть раз узрел действо кручения волос Валькирии, ни за что не перепутает волосы Валькирии с обычными, даже очень красивыми, женскими волосами.
На миг само дневное светило погасло! Лишь сполохи на небе освещали Тайгу. А как вновь засияло Светило, были покалеченные Огольцы исправны и одежей прикрыты.
Сидели смирно на полу. Молчали.
— Ну, вот и все, Лхасаран Цэрэмпилович. — Совсем по-будничному сказала Варвара, натягивая через голову сарафан. — Вам с Розочкой придется сегодня до вечера санитарами при этих убогих состоять. Кому мазь втереть, где плохо прирастает. Кому суставчик подправить. Целила всех одним табуном, коли они лошадиные друзья. Может, где некрепко прихватила, не взыщите.
Или если у кого на месте руки ногу или еще чего, не дай того Духи, найдете — кликните меня, поправлю. А если зудеть да болеть раны у кого будут — вот банка с мазью. Годится на все случаи. Мажьте, не жалейте. Пойду я, устала: первый раз такую работу исполняла. Да еще с такой оравой. Только сначала с главарем их, Карахом, побеседовать желаю.
***
— Али вы, разбойники, пришлые и впрямь человеческой речи лишены? – Спросила Варвара, уже приведшая в порядок свою прическу.
— М-м-мы речь разумеем. Только великая наша хозяйка испанская контесса Валькирьяни говорить нам настрого запретила, покуда ее кобылиц в должное состояние не приведем. — Выдавил из себя Карах.
— Что за состояние? Отвечай!
— Стыдно при девицах такое молвить. — Явно лукавил Карах.
— А девиц этих, перед которыми ныне смущаешься, не стыдно было малое время назад в баню волочь да одежды с них сдирать?
— Клянемся: не своей волей бесстыдство творили! А дело тут совсем простое. Должны мы кобылиц контессы Валькирьяни осеменить.
Загоготал народ: «Что вы, жеребцы что ли? Вроде на мужиков по приборам похожи?»
— М-мы, — обиженно сопя, отвечал горе-осеменитель — такой жизни и сами не рады, врагу не пожелаешь. Только связала нас контесса Валькирьяни нерушимым зароком: не иметь нам ни жен, ни детей, ни очага своего, пока не наплодим ей табуны великие, достаточные, чтобы миром всем овладеть. Иначе погибель лютая нас ждет от какой-то неведомой заморской Владычицы Черной Смерти. Ее и сама контесса боится!
— А что же скачете в непотребном виде да с бабами непотребное вершите?
— Тоже не по своей воле: кобылиц прежде нас по-настоящему покрыть должен жеребец-производитель. Их целые стада в Уральских Горах содержатся. А мы нужны, чтобы женское человеческое понимание боевым зверюгам придать. Они нас после жеребцов подпустить могут лишь в том случае, когда мы дух свой мужицкий собьем. Для того голыми и скачем, комарью да паутам спины для укусов подставляем. А перед тем, как нас в табуны выпустят, должны непременно баб хорошенько погонять да запугать до полусмерти.
Сделаем дело — вольными людьми целый год жить можем. Только семьи заводить запрещено. И со двора ее резиденции в горах ни шагу не ступать. Кормят, поят. Даже баб блудных целыми повозками привозят, чтобы мы силу и сноровку не утратили.
— Велика сила контессы Валькирьяни: она же самая могучая Валькирия всех времен! — То ли в бреду, то ли от крайней дурости вдруг громко заявил один из раненых.
— Ну ты загнул, парень! — Возмутился Прохор. — Моя Агашка никакой контессе не уступит. И Варька уже в силу женскую входит!
— Прости, господин! — Вмешался Карах — И я ведь потому человечьим голосом заговорил, презрев зарок контессы. Как твоя Баба свой кафтан скинула, да космы распустила, сразу понял: вот Валькирия выше злобной контессы. А как девчонка космами нас всех в минуту исцелила, сомнений не осталось. А стать ее женскую не заметить тоже никак невозможно. Такая только у истинной Валькирии быть может!
— Но-но! — прикрикнул на вожака Огольцов Прохор. — Не тебе, поганцу, про женские стати моих супруги и дочери рассуждать!
— Да я к чему? А к тому, что распоследняя ярмарочная шарлатанка наша контесса Валькирьяни! — Воскликнул Карах. — А этот парень, что про величие контессы до сих пор талдычет, он и по нашим меркам тугодум, а по вашим, и подавно.
