Наградой верному слуге был вздох вожделенного облегчения Ивана Сермягина: сладко-кислое пойло не согрело привычное к крепким напиткам русское нутро. Лишь вызвало сильный позыв мочеиспускания. Пришлось выскакивать на пронизывающий мокрый ветер, чтоб избавиться от даров французского виноделия.
Сильвестр деловито накромсал чесночной колбасы. Разлил по заморским стаканам ядреную жидкость.
Атос, взяв свой стакан, отсалютовал собутыльникам. Проглотил одним махом. Не поморщился. Лишь понюхал кусочек ароматной колбаски.
Портос, глядя на друга, повторил ту же процедуру. Лишь дольше задержал дыхание и смачно икнул.
Настал черед Арамиса. Сдюжил. Лишь подозрительно долго наслаждался ароматом поднесенного к губам кружевного надушенного платочка.
Посмотрели на Ивана: тот опрокинул в глотку стакан, протянул руку за заботливо приготовленной Сильвестром второй дозой русского лекарства от всех болезней. Выпил уже в растяжку, глотками. Начал с аппетитом уплетать обильно сдобренную чесноком колбасу.
Мсье наградили русского друга бурными аплодисментами.
— А что же Сильвестр? – поинтересовался слегка осоловелый Атос.
— А ты смотри, мушкетер! – просто сказал Иван.
Смотреть было на что: из заветного поставца Сильвестр извлек новый полный штоф, перевернул его вверх донышком и стал методически раскручивать вокруг центральной оси сосуда. Под воздействием центробежной силы образовалась глубокая воронка, от донышка сосуда до его горла. В момент, когда крутить уже было некуда — разорвет бутыль эта самая центробежная сила — слуга ловко сдернул пробку, откинул назад седую башку и прямо в воронкообразном виде влил все содержимое штофа себе в глотку, далее в пищевод и желудок. Крякнул. Пояснил:
— Тута вся смысла в коловращении. Когда добрая водка в тебя воронкой вливается, она и забирает лучше и действует дольше. Только для такого пития многолетняя практика требуется.
Овации достались и Сильвестру.
Всем стало тепло. Можно и о деле поговорить.
— Напомни, мсье Иван, кто нас с тобой познакомил и как ты в этот переплет с королевскими подвесками попал? Крепка ваша русская водка, память отшибает. — Вопросил совершенно трезвый хитрец Арамис.
— А чего тут напоминать. Третьего дня на балу у контессы Валькирьяни был я Вам, друзья, представлен. Контесса Валькирьяни просила лошадей Вам для дальнего и опасного путешествия подобрать. Я же у нее вроде приказчика.
Физиономии дворян вытянулись, что не осталось не замеченным Иваном.
— Эх вы! Сплошные графья да виконты, — сплюнул Иван, — с простым приказчиком водку пить зазорно? Сей момент устрою вам троим ангажемент! — В руке Ивана блеснула мгновенно обнаженная шпага.
— Что он говорит, переведи брат Сильвестр. Ты и по-русски и по-французски исправно разумеешь. — Всполошившись, и тоже выхватив шпаги, залопотали французы. Желаем знать, в чем оскорбление, прежде чем за него отвечать.
— И не худо было бы выяснить: достойно ли с таким противником клинок скрестить. — Меланхолично добавил Атос.
— Чего тут переводить, господа хорошие: князь Иван Сермягин из старейших родов боярских происходит. От Рюриковичей прямую родословную ведет. А лошадиные торги да еще, прости, Господи, конокрадство — болезнь неизлечимая. Один из Волхвов, пришедших поклониться Царственному Младенцу, так прямо и сказал: прославится род Сермягиных великими делами, коли все грядущие их поколения посвятят себя заботам о лошадях!
С тех пор все бояре Сермягины коневодством занимались. По этой же причине плотогон Иван Сермягин свел дружбу с контессой. Помогал ей в проведении торгов и сделок. Своих табунов не имел. Так хоть с чужими лошадками повозиться, и то радость.
— О! Прости, князь Иван Сермягин. Не знали мы твоего высокого рода. А конокрадство для благородного, пусть и русского, шевалье — не порок.
— Мы и впрямь знатны. Только никто пока не преуспел в исполнении предначертания Волхва: род наш как был всегда знатным, но бедным, увы, таким по сей день и остается. Только в надежде исправить положение дел примкнул я к предприятию контессы Валькирьяни. А что касаемо знатности, так и ваших родов никто не знает, только клички: Атос, Портос, Арамис. — Усмехнулся Иван, пряча шпагу в ножны.
— А который из волхвов про сермягинских коней предрекал?
— Про то точно неизвестно. — Степенно комментировал Сильвестр. — Вроде тот, который черненький. Говорят, на последней большой лошадиной ярмарке в Константинополе, его мощи выставляли на аукционную продажу вместе с черепом коня Вещего Олега и восемью подлинными усекновенными главами Иоанна Крестителя.
— Так голов Крестителя наш кардинал Ришелье шестнадцать подлинных объявлял! — Хором завопили французы.
— Их святейшество Папа Римский Борджиа Александр Шестой гораздо более сведущ в делах производства святых мощей. Еще много ранее признал он три из них профанацией, поскольку недостаточно проработали изготовители сих артефактов черты оскала черепов. Их Святейшество изволили «неканоничность» в чертах узреть: Оскал на черепе, да еще Крестителевом — вещь первостепенная. Не так скалится и, поди ж ты — вся святось пропадает. Велел Папа эти три черепа уничтожить, да потом смилостивился, в сиротские дома при монастырях роздал, для благолепия. Детям-сиротам не до оскала. Им бы покушать досыта. Точно, в приюты сиротские можно.
Пять пошли в казну Понтифика с возможной дальнейшей доработкой и перепродажи в недавно присоединенные к христианскому миру государства и для преумножения казны Ватикана. А вот остальные выставили в Царьграде на аукцион. Правда, с мощами Волхвов там что-то нечисто вышло: то ли сперли парочку, то ли подменили.
— А что же Сермягинский Волхв? — дружным хором вопросили мушкетеры. — Там же, вроде говоришь, Силиверст, тоже что-то не очень ладно складывается.
— Так один Волхв совсем уж с глиняной главой оказался. У другого кости скелета сработаны кустарно из коровьих костей.
А с Сермягинским все в порядке — тот самый, истинный. Надо же понимать господа-баре французские в — Константинополе всякого жулья полно.
Вон, слыхал от заезжего торговца святынями, что предлагали ему приобрести по дешевке гвозди, коими уязвлен был в Крестных муках наш Спаситель. Он попробовал на изгиб — мягкие. А жулик-купец одно свое лопочет: это какой-то алюминий, мифрил то бишь. Одноразового применения гвозди, для второй казни уже не годны по причине мягкости. А один раз вполне заколотить можно. Дескать, в библейские времена его только личный алхимик Понтия Пилата добывал. Для экзекуций особой важности. Погоди, увещевал жулик, пройдут века и кресты, и иконки из него за милую душу делать станут и в храмах продавать!
