Как вдруг, по единодушному утверждению очевидцев, княгиня засияла! Её стройную фигуру окутал голубой светящийся ореол, а многие клялись, что видели парящий над её головой золотой нимб. В то время, как большинство свидетелей этого чуда замерли в оцепенении, а некоторые особо нервные грохнулись в обморок или попадали на колени и стали молиться, самые отчаянные храбрецы бросились к возвышенности. Однако шагах в десяти — пятнадцати от княгини они словно бы натолкнулись на невидимую упругую стену и не смогли двинуться дальше.
Между тем княгиня протянула руки в направлении кораблей друидов, из обеих её ладоней вырвались ослепительно-яркие жёлтые лучи и ударили в корпус флагмана захватчиков. Судно тут же вспыхнуло, как былинка, и, охваченное пламенем от носа до кормы, превратилось в один огромный пылающий на воде факел.
Считавшие себя обречёнными защитники города не успели как следует изумиться, когда ещё два корабля друидов разделили участь своего флагмана. Потом ещё, и ещё… Огромная армада захватчиков таяла на глазах. В море бушевал грандиозный пожар. Лишь нескольким десяткам островитян удалось покинуть горящие корабли и вплавь добраться до берега. Они пытались сдаться в плен, но всех их безжалостно убивали на месте.
Когда последний корабль друидов был уничтожен, княгиня Илона повернулась к своим подданным и подняла руку в прощальном жесте. Те, кто стоял у незримого барьера, видели, как она улыбнулась. Затем сияющий ореол отделился от неё и, сохраняя очертания её фигуры, взмыл в небо, а сама она, как подкошенная, рухнула наземь. Ограждавшая её невидимая стена тотчас исчезла, наиболее смелые из храбрецов сразу же подбежали к княгине, чтобы оказать ей помощь, — но она уже была мертва. А на её губах навечно застыла печальная улыбка…
Благодаря тому, что свидетелями происшедшего были в основном взрослые мужчины, не склонные к истеричному фантазёрству, рассказы большинства очевидцев в целом соответствовали действительности и даже в деталях не очень противоречили, а скорее взаимно дополняли друг друга. Уже потом, при пересказах, всплыли вымышленные подробности — как-то: явление лика Господнего, пение хора ангелов и прочее, — но общей картины они не искажали, лишь слегка приукрашивая её.
Никто в Мышковиче не сомневался, что сила, позволившая княгине остановить вторжение друидов, была ниспослана ей свыше. Правда, поначалу многих обескуражила её смерть, однако епископ Мышковицкий быстро нашёл объяснение: дескать, Отец Небесный, даровав ей такое огромное могущество, не мог оставить её на бренной земле, а потому призвал к себе. Впоследствии это стало официальной точкой зрения церкви.
Стэн и сам чуть было не уверовал в божественное вмешательство. К семнадцати годам он уже вполне овладел своими способностями и имел более или менее чёткое представление о границах возможного; однако то, что совершила его мать, не укладывалось ни в какие мыслимые рамки. И все его сородичи-Конноры, с которыми он обсуждал случившееся, высказывали своё откровенное недоумение. «Обладай мы хоть малой толикой такого могущества, — резонно утверждали они, — нам не пришлось бы жить в подполье, скрывая от людей свои способности. Мы давно бы стали властелинами мира». Впрочем, недоумение и замешательство длились недолго. Вскоре им на смену пришло глубокое потрясение, когда выяснилось, что княгиня Илона прибегла к помощи Высших Сил — тех самых, которые мгновенно убивают любого, кто посмеет прикоснуться к ним. Её смерть наступила не в результате перенапряжения, как полагал кое-кто; она была обречена с самого начала и полностью отдавала себе отчёт в последствиях своего поступка. Фактически, она получила смертельный удар, едва лишь вызвав Высшие Силы, а всё то время, которое понадобилось для уничтожения эскадры друидов, жизнь в ней держалась лишь благодаря отчаянным усилиям одиннадцати её собратьев по Искусству — незримых, но отнюдь не пассивных участников беспрецедентной схватки с дикой, необузданной стихией…
Когда Стэн узнал это, он стал ещё больше восхищаться поступком матери. Ведь она прекрасно понимала, что идёт на верную смерть без единого шанса выжить. Если каждый из защитников города, готовясь к бою, сознательно или нет ещё тешил себя слабой надеждой, что именно ему посчастливится уцелеть, то у княгини не было никакой надежды. Она знала, что умрёт, — и умерла, спасая жизни тысяч и тысяч людей. Порой Стэн задумывался над тем, как бы он повёл себя на месте матери, и всякий раз, стараясь быть честным перед собой, приходил к неутешительному выводу, что ему не достало бы мужества на такое самопожертвование. Разумеется, он не бежал бы от врага, трусливо поджав хвост, а вместе с другими сражался бы до последнего и, возможно, погиб бы — хотя, скорее всего, сумел бы спастись. Так что Стэн был искренен с Иштваном, когда сказал, что не смог бы повторить подвиг матери. Для этого он считал себя слишком эгоистичным…
Оставив снаружи свою небольшую свиту — двух стражников и оруженосца, Стэн вошёл внутрь часовни. В крохотной передней комнате он получил из рук молчаливого монаха-служителя свечу, как положено, внёс пожертвование и ещё на несколько секунд задержался, дожидаясь благословения. Сообразив, чего от него хотят, монах неловко осенил Стэна знамением Истинной Веры и еле слышно пробормотал: «Да пребудет с тобой Отец Небесный и Сын Его, Господь наш Спаситель. Аминь». Подобно прочим священнослужителям низшего ранга, он испытывал смущение, благословляя сына святой. Стэн поблагодарил его и прошёл в усыпальницу.
Прикрыв за собой дверь, он немного постоял, привыкая к тусклому освещению, а заодно убедился, что в часовне находится лишь два посетителя. Стэн собирался прийти сюда ещё днём, но решил подождать до вечера, чтобы застать здесь поменьше народа. Он хотел побыть наедине с матерью и надеялся, что присутствующие поймут его желание. Ну, а если они окажутся не очень сообразительными, он ненавязчиво внушит им эту мысль. Те же, кто явится вслед за ним, будут предупреждены его свитой и подождут снаружи.
Стэн окунул пальцы в сосуд со святой водой, затем прикоснулся ими к своему лбу и направился по узкому проходу между рядами деревянных скамеек к алтарю. Посетители — молодые мужчина и женщина, скорее всего, супружеская чета, — узнав его, почтительно склонили головы, когда он проходил мимо. А когда Стэн, преклонив колени у алтаря, устанавливал зажжённую свечу перед образом матери, за его спиной послышался скрип двери. Даже не оборачиваясь, он знал, что это вышли прежние посетители, а не вошли новые. В часовне он остался один, и никакого внушения делать не потребовалось.
