Из освещенной прихожей в комнату вошли двое — молодой офицер в форме войск СС и старик, хозяин дома.
— У вас так тихо, — удивился офицер. Титр проинформировал, что его зовут Альбрехт Хаусхофер.
— Это оттого, что окна наглухо забиты ватными одеялами, — пояснил хозяин, высокий, седой, как лунь, старик с подагрическими узловатыми суставами. Относительно его личности зрителям ничего не сообщили.
— Так теплее? — понимающе кивнул Альбрехт, снимая форменный плащ и вешая черную фуражку на обломанные оленьи рога.
— Так спокойнее. Вы же знаете, геноссе, что говорят на этот счет большевики: «Свет в окне — помощь врагу!»
В небольшой комнате, заставленной старой, тяжелой, как память о кайзере, мебелью, тускло горела под потолком одна-единственная лампочка. Она почти не рассеивала мглу, лишь делая ее багровой, тревожной и мрачной.
Хозяин предложил Альбрехту кресло, сам уселся в скрипучую качалку, запахнув колени вытертым пледом. В углу сухо трещал динамиком большой напольный приемник в эбонитовом корпусе — начинались десятичасовые новости.
Трижды прозвучало: «Дойчланд, дойчланд, юбер аллес!», и бодрый, жизнерадостный, словно сперматозоид, диктор начал сыпать оптимистическими сводками с полей сражений:
«Сегодня, одиннадцатого июля тысяча девятьсот сорок четвертого года, нашим доблестным войскам удалось остановить продвижение противника на северо-восточном участке Центрального фронта и западнее крупного железнодорожного узла Столо-Бянница. На Западном фронте отбиты все попытки врага высадиться на правый берег реки Гаронны. Ефрейтор Риринг на своем „Тигре“ подбил двенадцать американских „Шерманов“, а экипажи еще одиннадцати в панике бежали, бросив свои машины. Это еще одно доказательство превосходства арийского духа и бронетехники над врагом.
Все население рейха с воодушевлением ждет новых победоносных новостей с фронта. Юные арийцы из организации «Друзья фюрера» пишут нам, что готовы в любой день отправиться на передовую и ценой своих жизней остановить продвижение большевистских орд на Востоке. По просьбе этих истинных патриотов и сынов фатерлянда мы передаем любимое произведение нашего горячо обожаемого фюрера: фрагмент из трилогии Рихарда Вагнера «Кольцо Нибелунгов». Хайль Гитлер!»
Альбрехт дернулся. Старик, напротив, усмехнулся и понимающе кивнул — мол, все понимаю и не осуждаю, рефлекс. Комнату наполнили грозные, давящие звуки, и сразу как будто сгустилась мгла.
— Геноссе, будьте любезны — придушите этот звукоизвергатель! — не столько попросил, сколько потребовал хозяин. Когда наступила уже знакомая ватная тишина, он продолжил: — Ненавижу Вагнера. Только умственно ущербный человек может вслух заявлять о своей любви к этому шизофренику. Впрочем, мы отвлеклись…
— Прежде всего я хотел бы выразить вам глубокую признательность от своего имени и от имени тех людей, которых я представляю, за ваше участие в нашем общем деле! — Альбрехт встал, щелкнул каблуками, коротко, по-армейски, кивнул.
— Пустое, — старик закашлялся. — Когда в двадцать первом мы с Понтером, Карлом и Ульрихом буквально за хвост вытянули из алкогольно-педерастического болота этих мальчиков, что ныне пустили Германию под откос, никто не думал, что все обернется именно так. У меня внук, геноссе Альбрехт. Славный мальчуган, мой маленький Отто. Его отец погиб под Харьковом два года назад. Его мать лежит в госпитале в Целендорфе — бомбежка, обычное дело, — и врачи говорят, что шансов выжить у нее не больше, чем у нас выиграть войну. Я не хочу, чтобы его исковерканная с самого начала жизнь тоже легла на жертвенник лжемессии. Вот поэтому я с вами, геноссе. Вот поэтому я приготовил для вас все, о чем вы просили…
Старик жестом старого фокусника откинул полукруглую крышку старинного бюро, и на вытертом сукне столешницы тускло заблестел узкий медный цилиндр. Рядом лежало несколько листов бумаги, покрытых вычислениями и чертежами.
— Это мина? — тихо спросил Альбрехт.
— Нет. Это то, что вы, геноссе, заложите вовнутрь мины. А перед тем, как сделать это, вставите вот сюда, — старик поднял оказавшийся довольно легким цилиндр и указал на отверстие в торцевом срезе, — катализатор. Видите, лежит на столе? Да, да, этот самый, похожий на карандаш. Но предупреждаю — осторожнее, катализатор весьма хрупок, а его размеры и целостность важны. Чем он длиннее, тем сильнее будет взрыв.
Со стуком вернув цилиндр на место, старик подхватил бумаги и уставился на Альбрехта немигающим совиным взглядом.
— Итак, геноссе, вот натальная карта фюрера, рассчитанная в тридцатом году самим Штайнером…
— Но он же умер в двадцать пятом! — вскричал пораженный Альбрехт.
— Тише! Прошу вас, геноссе, вы разбудите моего внука, — старик раздраженно пригладил редкие волосы и загадочно пробурчал, глядя в холодный камин: — Не вижу причин, почему бы Штайнеру не умереть в двадцать пятом, а в тридцатом не сделать фюреру гороскоп…
— Так что там напророчил Штайнер? — успокоившись, напомнил о себе Альбрехт после минутной паузы.
— О, много! Очень много занятного! — оживился старик. — В первую очередь касательно войны в Европе, — все сошлось, все легло кирпич к кирпичу. А вот потом… В общем, расхождения начинаются с весны сорок первого. Штайнер утверждал, что войска рейха в этот момент должны были готовиться к высадке в Дувре, Портсмуте и заливе Уош, а на самом деле наш великий Адди загонял эшелон за эшелоном в Восточную Польшу, готовясь к блицкригу с русским медведем.
Дальше — больше. Вместо успехов в крохотной Англии — те же успехи, но в гигантской России. Вместо полной капитуляции противника к концу октября — роковая битва в подмосковных снегах.
Ну, а дальше гороскоп Штайнера можно смело выбрасывать в макулатуру…
Мы с коллегами долго пытались понять — в чем просчитался наш гениальный Руди? Что не так?
Отгадка нашлась далеко не сразу, но она нашлась. Комета. Новая комета, открытая в сорок первом году. С/1941Q7. Она вошла в четвертый дом как раз весной того злосчастного года. Я хорошо запомнил это потому, что мой малыш Отто вступил в «гитлерюгенд» именно в день, когда была открыта эта комета.
— Зачем вы все это рассказываете? — осторожно спросил Альбрехт, не сводя взгляда с медного цилиндра.
— Вы уж простите старого болтуна, геноссе, — почти униженно прошептал хозяин квартиры и протянул гостю другой лист: — Вот натальная карта фюрера, составленная с учетом всех нюансов. Видите? Видите?! Немезида в квадратуре с нисходящим Лунным узлом, оппозиционные и Солнцу, и Марсу, и Юпитеру. Вы знаете, что это обозначает? Это — смерть! Обратите внимание на дату, вписанную рядом.
