— Даэмон, это о нас с тобой, да? Ты сам придумал?
— Что ты? Мы с тобой только марионетки в спектакле, что ставится бесконечно.
— А конец всегда один?
— Конец мне неизвестен… Я могу только чувствовать его. Кэтти потянулась поцеловать меня.
— Я знаю, я пропаду с тобой, — произнесла она так спокойно. Я обнял ее за плечи и не отвечал…
8. ТАНЕЦ СВЕЧЕЙ, ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Я хотел, чтобы она ушла, она поняла это. Ни прощаний, ни обещаний. Зачем? Все так обречено. Трамвай обгонял меня, я не хотел бежать и пробормотал что-то, скорее всего ругательство, сам не помню. Трамвай встал, похоже, полетела сеть. Прохожие в легком ужасе шарахнулись от меня, но необходимость перемещаться на большие расстояния вернула их на стезю здорового реализма и они отвергли предположение о дьявольщине как предрассудок. Я посмотрел на дугу и представил себе ток на ней. Как говорил Джордж, надо уметь представить… Меня аж передернуло, и на кончике языка ощутил я неприятный привкус металла, но дугу заискрило. Трамвай загудел и поехал дальше, гремя как Боинг на взлете. Я обернулся на чувиху, перебегающую дорогу, посмотрел на нее пристально — «подумай обо мне». Та встала как вкопанная среди улицы, беспомощно озираясь (а спешила-то как!) И увидела меня. Несколько минут она ходила вокруг медленно, как бы ни при чем. «Пошла вон», беззвучно сказал я, даже не посмотрев на нее. Она опустила глаза, но не ушла, а я уже увлекся новой игрой. Светофор. Вот предмет неорганической материи, верный моим повелениям и отказывший повиноваться законам электрической цепи. Я начал с одного светофора, на котором немедленно зажег три цвета одновременно, а потом начал хаотическое мигание. Машины встали и остервенело засигналили, выражая протест против таковой эстетики абсурда. Скоро по всей Москве светофоры беспорядочно мелькали, как на рейве. Огромные пробки парализовали движение во все стороны. Славно, значит Джордж догадается, что это я развлекаюсь. Мне тем временем захотелось новых развлечений и я начал демонстрировать технику прозрачности. Исчезновение с лотка банок лимонада прошло незаметно, продавщица просто поставила новые. Можно подумать, ей каждый час такое устраивают, подумал я обиженно, решив не печалить ее больше. А вот исчезновение в воздухе большого черного мерседеса вызвало нездоровую экзальтацию масс. Массы шумно обменивались впечатлениями. Хозяин тяжелого предмета работал в амплуа разнесчастного Пьеро — его заставляла страдать уже не столько причина несчастий, сколько фатальная неспособность занять себя чем-то другим. Народ одобрял пламенную скорбь мужика — еще бы, не по-пьяни разбил, а лишился в результате сверхъестественного антинаучного феномена. «…Нечистая сила…» — сказал мужик. Я восхитился его эрудицией и поставил машину на место, чуть дальше, конечно, чтобы не раздавить толпу граждан. Жестоко, ведь возвращение железного коня еще более поставило под сомнение его картину мира. Это был уже никак не Пьеро — явный Карабас-Барабас.
Можно было еще остановить часы Спасской башни, передвинуть какой-нибудь памятник, заставить закипеть воды Москвы-реки. Но делать это было уже скучно. Меня интересовало теперь одно — могу ли я летать. Но проверить мне хотелось красиво, то есть слетая с какой-нибудь крыши высокой — а там полететь или не полететь. Несколько раз я думал, что взлечу прямо на ходу, так сильны были мои фантазии. Но я не взлетал, так что, возможно, этого дара я был лишен. «Тем лучше», подумал я, подходя к высотке на площади Восстания. И пошел на самый высокий этаж. По ходу я выяснил, что могу быть невидимым (и это меня порадовало), зато не могу проходить сквозь стены. Так что с полетами было не так все и очевидно, и я почувствовал интерес к жизни. Моя любимая русская рулетка… Опять, еще раз… Мне было так необычно и странно, когда я спрыгнул, мой полет был наваждением. А дальше, дальше цвета исчезли. Все было прозаично. Я умел летать.
Странно, вы скажете, чувак замечает за собой что-то не вполне обычное (вот именно, не вполне, а этого ли я хотел?) и так заурядно об этом говорит. Но поверьте, все было именно так. Я даже сигарету закурил только, когда понял, что она у меня есть. Может, это и есть признак особенного волнения? Но нет, не буду вас обманывать, я знаю, когда я действительно волнуюсь. Лишь две вещи радовали меня — возможность доставать деньги из воздуха и питаться в «Праге». Вторая — возможность невидимым преследовать девицу до дома и там смотреть ее голой. Ну еще в метро не надо было теперь ездить, конечно. Ладно, у меня способности. Но я за собой и раньше много такого замечал, до начала игры. Может, я и летать тогда умел, только не думал проверять? Из чего собственно следует, что я и есть неназываемый? Вон сейчас сколько идиотов сквозь стены ходят, а я даже этого не умею. Но если меня назовут «отец лжи», я обижусь. Потому что не вру; а если и вру, то редко и случайно. Я знал стольких людей, которых украсило бы это имя… Да, но их так никогда не назовут.
На том же Бульварном кольце двое умаянного вида граждан наивно рассматривали какую-то убогую новостройку, непристойно умиляясь. Я подошел ближе и понял, что они издеваются. Один обернулся и в глазах его будто что-то вспыхнуло и погасло, а после… после он посмотрел на меня ровным взглядом таинственным, приглашения (?), словно палец к губам приложил. Я шагнул навстречу. Оба обернулись в каком-то менуэтном поклоне.
— Мир прах у ног твоих, Обреченный призрак. Повелевай нами и убей нас.
— Десантный привет, — съязвил я — отчего же сразу «убей»? Ну, короче. Не знаю как, но вижу, вы меня узнали. Расскажите тогда, как дела на земле.
— Тебя ждут, — был ответ. Интересно, это тоже игра? Да, и сейчас из-за угла выйдет Джордж или на худой конец мой режиссер Комариков и скажут — вери велл, Даэмон, хорошо даешь типаж обреченности. Я подошел к углу и осторожно заглянул. Нет, никого. Те двое не двинулись с места, не понимая моих хождений. Но им, право, и объяснять не надо.
— А откуда мне знать, что вы не придуряетесь? — спросил я у первого, — небось, агентура с МУРА или прочие агенты МОССАД?
— Отойдем в сторону, монсеньер, — глухим голосом сказал он. Я не испугался.
— Пошли. Они спереди, я сзади. Мы остановились в каком-то дворике и первый достал пистолет.
— Очень мило, — сказал я, — давай валяй.
— Позволь мне на прощание поцеловать тебе руку? Я позволил. Тогда он сказал загадочную фразу:
— Каждый из нас воскреснет пылью на твоем плаще. Чего мне бояться? Я уже был в аду и смеялся там. Там ждут настоящих аристократов, чей сюзерен Дьявол, чья Прекрасная дама — Смерть. И красота По ту сторону стоит моей жизни. Я пред тобой… … Еще секунда, и он выстрелил себе в горло.
