Хрррусссь!
Бармен был бледен, испуган, ошарашен. Как и все присутствующие.
— Вот, — прошепелявил Марк, сунув кровавые клыки ему в руку, — сдачи не надо.
Проститутка упала в обморок. Один из подростков облил коктейлем товарища, а тот его даже не обматерил. Какой-то толстяк взвизгнул и заерзал на стуле, будто пытаясь порвать невидимые ремни. По подбородку Марка стекали две струйки, капали на грудь, на пол. Никто не помешал ему гордо выйти, показав камере слежения средний палец. Для людей, превращенных в фанатиков культа клыков, произошедшее оказалось настоящим шоком. Никто из них не был способен на подобное. Зубы стали для них неотъемлемой частью не только плоти, но и сознания.
Улица встретила героя ночным холодом и рассеянным светом вывесок. Вокруг — ни души. И тихо, словно весь мир притаился, затаив дыхание, перед человеком, полным воли и решимости. Он пересек дорогу, миновал одну улицу, вторую. И тут его ослепила резкая вспышка автомобильных фар. Марк выругался, сплюнув кровью. Отшагнул, заслоняя глаза. В кармане завибрировал мобильник…
— Мистер Марк?
— Лури?!
— Отважный поступок, ничего не скажешь. Но, увы, бесполезный.
— Я не сломаюсь!!!
— Уже неважно. Ваша судьба решилась еще в полдень. Но мы не торопились, выяснив, что вы в баре, и решили позволить выпить вам свою последнюю алкогольную дозу. По доброте душевной.
— Чего… Что вы несете?!
— Выяснились новые обстоятельства Иммунитет к импульсу передается по наследству. К сожалению, а может и к счастью, — стерилизация сейчас запрещена. А вот несчастные случаи никто не отменял. Так что… Простите, ничего личного. Работа, знаете ли…
Взревел двигатель, задымились покрышки. Навстречу Марку, сверкая зазубренным бампером, помчался вариант № 3.
Космический мусор
Михаил Пегов
Шестопалов глубоко вздохнул и проснулся. Резко открыл глаза, судорожно сжал пальцы на подлокотнике ложемента.
«Кажется, приближаемся! — Первая же мысль заставила улыбнуться — растянуть ссохшиеся губы в ликующей гримасе. — Разбудили! В маску перестал поступать анестетик. Точно, приближаемся! Ура! Пришло время человека!..»
Восторги Шестопалова прервал чужой сдавленный стон. Стонали слева, совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки.
«Напарник, — сморщился Шестопалов, хотя тут же сменил недовольство на любопытство. — А вдруг это — женщина?!..»
Прежде с женщинами у него совсем не складывалось, а тут для своей попутчицы он — единственный мужчина на сто миллионов километров. На сто миллионов километров и, судя по всему, на всю оставшуюся жизнь.
«Глядишь, поладим… — Плохо контролируемое тело Шестопалова наполнилось приятным теплом. — Дай бог, чтобы — женщина. Ведь может же это быть женщина?»
Надеяться он мог на всё что угодно, поскольку о половой принадлежности будущего напарника предупрежден не был и на корабль попал уже в бессознательном состоянии, усыпленным.
— Нацепили намордник, скоты! — сменила стоны членораздельная, стопроцентно мужская речь. Отчетливая даже сквозь кислородную маску. — А если б, пока я спал, с меня этот респиратор слетел? Эй, кто тут есть? Отстёгиваться уже можно? Эй, сосед! Проснулся? Слышишь меня? Ты в этом во всём разбираешься?
— Слышу, — промычал обиженный на судьбу Шестопалов. — Разбираюсь. Рано отстёгиваться.
— Лады, подождем. Значит, всё-таки подлетаем? Не развалились на полпути? Ха-ха-ха! И что дальше? Торжественная высадка землянина на чужую планету? Так, что ли? Ха-ха-ха! — Напарник не на шутку развеселился. — Самое время выбирать капитана нашей посудины! Того, кто сделает первый «маленький шажок». Ха-ха-ха! Меня зовут Витмэн. Слышал обо мне? Чего молчишь? Не оклемался ещё? Ты-то кто? Скольких порешил? Тебя за что в эту жестянку запихнули?
Шестопалов повернул голову в сторону, откуда раздавался голос напарника, но, разумеется, ничего не увидел. Осветительные приборы, как и иллюминаторы, на корабле отсутствовали. Впрочем, Шестопалову необязательно было разглядывать Витмэна, он отлично знал, как выглядит этот тип.
«Безумный киношный профессор — клочья седой бороды, глаза — сплошные черные зрачки — навыкате… Он и есть профессор, бывший профессор… Химик… Фармаколог, проводивший бесчеловечные опыты над пациентами, — Шестопалов инстинктивно подался вправо. Недавней эйфории пропал и след. — Отравитель, серийный убийца. Вот с кем придется встретить смертный час. Кроме этого сумасшедшего, я больше никого никогда не увижу. Кроме как с ним, ни с кем не поговорю…»
При мысли о смерти Шестопалову стало страшно, захотелось немедленно признаться в совершенном обмане. Всё равно кому, пусть даже Витмэну.
— Меня ни за что, — честно ответил он на последний вопрос напарника.
— Что значит «ни за что»? За ерунду, за мелочовку? Хочешь сказать, одного или двух прихлопнул, не больше?
— Ни одного.
— Мальчик, не ломайся передо мной! — сорвался Витмэн. — Я тебе не высокий суд! Всё кончено, говори как есть.
— Я ни в чём не виновен.
— Не морочь мне голову, ты не можешь быть невиновным! — заскрипел зубами Витмэн. Но, видимо почувствовав, насколько он слаб даже для гнева, сбавил обороты, заговорив намного тише и с паузами: — Малыш, не лечи меня. Вымирающее человечество… в наш гуманнейший двадцать второй век… дорожит каждой жизнью. А в космос отправляют только роботов… и тех мерзавцев, которых просто опасно оставлять на планете… вроде нас с тобой. Королевская казнь, знаешь ли. Ещё Людовик XVI советовал братьям Монгольфье… в качестве первых воздухоплавателей… посадить в аэростат парочку приговорённых к смерти. Разобьются — не жалко… Дьявол! Я отравил, по меньшей мере, девятерых, а для меня пожалели одной пистолетной пули!.. Знаешь, что сказал мне судья? «Витмэн, вы послужите науке и будущим поколениям». Тебе такое говорили?
«Говорили», — Шестопалов снова прикрыл глаза.
Ему об этом говорил судья. Зачитывая приговор. Однако прежде долго и нудно извинялся перед подсудимым за свою вынужденную «жесткость». Бубнил казённые фразы о том, что нет на Земле более ценного, чем человеческая жизнь, посягнуть на которую общество не имеет права. А потому даже неисправимых убийц ждет не гильотина или электрический стул, а гораздо менее суровое наказание — космический полёт. Шестопалов слушал судью с раздражённым выражением лица — никак не мог дождаться, когда же этот напыщенный служитель Фемиды скажет: «Приговаривается к участию в межпланетной экспедиции…»
«Ну судья-то — дурак дураком, — усмехнулся про себя Шестопалов. — А вот адвокат меня раскусил. Старый лис. Что он говорил, когда я отказался от его услуг? Что прекрасно знает людей, что такие рафинированные слюнтяи, такие слабаки с тонкой конституцией и ранимой душой, как я, испытывают угрызения совести, даже если о лобовое стекло их автомобиля разбивается бабочка. Короче, то, что я неспособен убить…»
