Замок казался только осколком горы, отколовшимся от нее по прихоти природы. Над вершиной постоянно клубились тучи. Но сегодня выдался ясный день. Фуксия, проснувшись рано утром, выглянула в окно и не поверила своим глазам: туч над вершиной горы Горменгаст не было.
– Где тучи? – спросила девочка себя.
– Какие тучи? – с неудовольствием поинтересовалась госпожа Слэгг, баюкая Титуса. – Ягодка, о чем ты?
– Няня, посмотри, обычно над горой всегда тучи, а сегодня нет ни одной.
– Неужели?
– Да, так, няня! Ты сама посмотри!
Фуксия замолчала, сообразив, что в голосе няньки слышится обычное безразличие. Ничем ее не проймешь! Девочка сызмальства привыкла, что нянька интересуется всеми ее проблемами. Но с годами, взрослея, Фуксия стала понимать, что круг интересов няньки не столь широк, как ей казалось прежде. Видимо, Фуксия и в самом деле постепенно становилась взрослой – иногда она стала испытывать желание покровительствовать госпоже Слэгг. Ей было очень неприятно, если кто-то начинал потешаться над нянькой или делать ей замечания. Тем не менее девочка понимала, что нянька – другой человек, что у нее свои интересы, и потому нужно принимать ее такой, какова она есть.
– Няня, – сообщила дочь лорда Сепулкрейва, – знаешь, что? Я пойду прогуляюсь!
– Как, опять? – удивилась нянька, перестав укачивать младшего питомца. – Что-то ты стала проводить на улице много времени. Неужели со мной так плохо?
– Конечно нет, – пробормотала Фуксия обиженно. – Мне просто хочется побродить в одиночестве на свежем воздухе и поразмышлять. Что же тут плохого? Ты прекрасно знаешь, что я не ухожу от тебя.
– Ничего не знаю, – запальчиво возразила нянька, – я знаю только то, что ты летом не гуляла так часто. А теперь н? тебе, в такой-то холод… Что же хорошего сейчас на улице?
Фуксия засунула руки в глубокие карманы своего неизменного красного платья.
Няня права – теперь она ходила на чердак гораздо меньше, предпочитая многочасовые походы по лугам и пустошам вокруг Горменгаста. Девочка и сама не знала, отчего резко охладела к своему убежищу. Возможно, она просто выросла из него, а может, ей просто захотелось переменить обстановку. Скорее, нет – вырасти она не выросла, но с того дня, как Стирпайк забрался на чердак, что-то переменилось в Фуксии. Возможно, она инстинктивно решила, что даже под самой крышей замка не может чувствовать себя в полном одиночестве. Чердак потерял в ее глазах ауру таинственности, недоступности для других. Он перестал быть только ее миром, а стал тем, чем был на самом деле – частью замка. Когда она в последний раз побывала на чердаке, то уже при входе испытала такой прилив ностальгии, что ей захотелось упасть на продавленный диван и реветь во весь голос. Все, что там было – и груды хлама, и оплетенный паутиной орган, и серебристые моли, бесшумно парящие в воздухе – все это перестало быть ее собственностью.
Фуксия опомнилась – няня смотрит на нее и ждет ответа. Сжав пальцы в кулаки, девочка сообщила:
– Да, я в самом деле стала больше бывать на воздухе. Скажи, ты стала чувствовать себя одиноко? Нет? А что ж тогда жалуешься? Ты ведь знаешь, что я люблю тебя.
Фуксия поджала губы, чтобы не заплакать – в последние дни ее глаза почему-то постоянно были на мокром месте. Это было в самом деле удивительно, потому что отношение окружающих к ней совершенно не изменилось – оно было по-прежнему безразличным.
Впрочем, чердак в душе Фуксии уступил место равнинам и лесу – там было даже интереснее, потому что ежедневно девочка открывала для себя что-то новое. Теперь юная герцогиня раздумывала – как бы поскорее выпутаться из неприятной ситуации и выскочить на улицу? Все еще видя обращенный к ней вопросительный взгляд няни, Фуксия повторила:
– Ты ведь знаешь, как я тебя люблю, правда?
Вместо ответа старуха принялась слишком усердно баюкать Титуса, словно желая показать воспитаннице, что ребенок спит и шуметь не следует.
Фуксия подошла к няньке и внимательно всмотрелась в лицо ребенка. Давнее отвращение к Титусу прошло, но родственной привязанности тоже не ощущалось. Девочка просто смирилась с существованием брата – в конце концов, мир состоит не из одних только удовольствий.
Нянька тут же настороженно посмотрела на девочку, после чего зашептала:
– Его сиятельство… Его сиятельство! Его маленькое сиятельство.
– Няня, за что ты любишь его?
– Как за что? Боже, что ты говоришь-то! Ты сама подумай, что говоришь! – запричитала старуха. – О, мой красавчик! Фуксия, как ты можешь! Он ведь невинная душа! Наша надежда и опора… Да что наша – всего Горменгаста! Разве я учила тебя быть такой жестокой, разве учила?!
– Что я сказала жестокого?
– Хватит, хватит болтать! Его сиятельству нужно отправляться в кроватку – смотреть сказочные сны…
– Ага, – заметила Фуксия, – что-то не припомню, как ты говорила подобным языком со мной в детстве…
– Не говори ерунды! – Казалось, госпожа Слэгг окончательно рассердилась. – Как еще мне говорить с маленькими детьми? И с тобой агукались, и с ним… Малыши все одинаковы. Ты выросла. Кстати, лучше бы в комнате прибрала, чем говорить гадости!
Еще крепче сжав ребенка, нянька засеменила к выходу. Она просила Фуксию убирать в комнате каждый день, хотя знала, что та все равно не станет этого делать.
Рассерженная девочка отвернулась к окну и стала созерцать гору. По крайней мере, это интереснее, чем выскочка Титус…
Между замком и горой простиралась огромная пустошь. Кое-где низины были заболочены, там росли высоченные камыши. Фуксия теперь часто бродила по пустоши – ей нравилось наблюдать за тамошними обитателями – зверями и птицами. Разумеется, крупных животных там отродясь не бывало, но камышовые коты и тушканчики ее вполне устраивали, тем более что увидеть их тоже было не так просто. На восточном склоне горы Горменгаст начинался Дремучий лес. К западу раскинулась огромная территория – плодородные земли, но никем не обрабатывавшиеся. Только кое-где высились одинокие деревья, которые безжалостно трепали почти постоянно дувшие ветры.
Интересно было гулять и возле западного крыла – там росли сосны, чуть дальше раскинулась холмистая местность, на которой тут и там лежали замшелые валуны. Если не полениться и пройти подальше, можно добраться до извилистой речки, что текла в сторону Дремучего леса и питала те самые низины, в которых росли камыши.
Из окна в комнате Фуксии можно было видеть кусочек речки. Девочка несколько минут смотрела вниз, соображая, куда пойти, а потом, словно опомнившись, захлопнула за собой дверь и вприпрыжку помчалась по лестнице. Еще рывок – она на улице. Холодный воздух тут же напомнил неуемной дочери лорда Сепулкрейва, какое время года на дворе. Постояв немного, Фуксия решительно зашагала вперед – если уж собралась гулять, то нужно гулять. Побродив по окрестностям замка около часа, девочка неожиданно услышала за спиной чьи-то шаги. Удивлению ее не было предела, когда, обернувшись, она заметила Стирпайка. Снова он! Фуксия напрягла память – с тех пор, как она отвела его к доктору, Стирпайк больше ей не встречался. Юноша тяжело дышал – видимо, он бежал. Поймав на себе взгляд девочки, он поинтересовался:
