Фуксия попыталась взмахнуть рукой, но тут же застонала – оказывается, она ударилась и плечом.
– Тихо, не шевелись! – распорядился Стирпайк и тут же показал в сторону гранитного обрыва. – Ты туда бежала? Пещера там?
– Там, там, – зашептала девушка, – идем туда. За меня не беспокойся, я сама пойду.
– Ну уж нет! – возмутился юноша. Слегка присев, он обхватил спутницу руками и объявил. – Не хватало только, чтобы ты снова упала. Сам потащу тебя. Тут ведь недалеко.
Фуксия не стала возражать, понимая его правоту. Но как только Стирпайк сжал ее тело руками, странное внутреннее чувство протеста поднялось в душе девушки. Фуксия всегда была индивидуалисткой и не терпела никаких покушений на свою независимость. Но благоразумие все-таки возобладало, и она ничего не сказала Стирпайку. В конце концов, она сама виновата в случившемся. Ее даже предупреждали – смотреть под ноги – а она повела себя, как последняя растяпа. Что уж тут другим давать советы!
Пока Стирпайк тащил свою спутницу к спасительной пещере, девушка украдкой разглядывала его. Вытянутое лицо, тонкие бледные губы, глубоко посаженные глаза… Должно быть хитер. Но это, разумеется, лучше, чем если бы он был круглым дураком, как, например, Флей. Увидит, что у нее плохое настроение, и не станет мешать. Совсем по-женски Фуксия подумала: Стирпайк тащит ее без особого труда. Впрочем, здесь нет ничего удивительного – он же сильный, запросто умеет лазать по отвесным стенам. Вот и на чердак к ней легко забрался. Говорит, что увидел в ней знатока природы. И что хочет научиться пониманию природы именно у нее. Но он хитрец, с какой стати ему чему-то учиться у кого-то? С его-то хорошо подвешенным языком? То-то и оно! Нет, нужно все время быть начеку. Что это она разнервничалась? Разве плохо, когда рядом есть умные люди? Взять хотя бы доктора Прунскваллера. Разумеется, он очень умный человек. Она всегда испытывала к нему симпатию – много знает, но никогда не стремится подавить окружающих знаниями. Эх, если бы она была столь же умна!
Дочь лорда Сепулкрейва настолько увлеклась глубокомысленными рассуждениями, что не заметила, как Стирпайк оказался возле входа в пещеру. И снова девушка порадовалась – молодец, сам отыскал грот, не стал досаждать ей глупыми вопросами.
Стирпайк, ни слова не говоря, внес Фуксию в пещеру и осторожно опустил у стены. Тут было совершенно сухо, и шум дождя снаружи казался звуком из другого мира.
Стирпайк сбросил накидку, тщательно отжал ее, потом проделал то же самое с рубашкой и вдруг начал разрывать ее на продолговатые полоски. Фуксия пошевелилась – и боль снова напомнила о себе. Впрочем, девушка не обращала внимания на боль – ведь она давно не переживала столь острого приключения. Несколько раздражающей была только меланхолия Стирпайка и какая-то размеренная точность его движений – он точно с самого начала знал, что все случится именно так, а не иначе. И вовремя ко всему приготовился.
Пещера простиралась футов на пятнадцать в глубину гранитной толщи. Первые футов девять можно было спокойно стоять, но чем глубже, тем ниже нависал потолок грота.
Было темно, но Фуксия и Стирпайк без труда видели друг друга. Между тем паренек как раз кончил разрывать рубашку на полосы и наклонился над Фуксией. Первым делом он как следует обмотал ей шею, где была серьезная ссадина.
– Оголи плечо, – распорядился он, – посмотрим рану, если что серьезно – промоем. Я пока пойду намочу тряпицу…
Сказано это было таким серьезным тоном, что Фуксия не посмела возражать. Расстегнув левой рукой накидку, она обнажила плечо. Там и в самом деле была кровоточащая рана. Между тем Стирпайк вернулся. Присев на корточки, он осторожно, но умело принялся обмывать ссадину. Фуксии оставалось только удивляться – все-то он умеет. Жесткая ткань при трении о рану причиняла девушке сильную боль – слезы сами собой струились из ее глаз, но Фуксия что было сил сжала зубы и сумела подавить в себе желание расплакаться. Нужно было думать о чем-то ином, не о боли, нужно было отвлечься. Вот хотя бы Стирпайк – почему у него такие узкие плечи? Разве так бывает – узкие плечи и одновременно столь развитая мускулатура? Странный он, этот Стирпайк…
Между тем бывший поваренок, все более вживаясь в роль лекаря, внимательно рассматривал рану. Поймав на себе случайный взгляд Фуксии, он настороженно осведомился:
– Сильно болит? Старайся не шевелиться… Болит, спрашиваю?
– Все хорошо, – пролепетала девушка.
– Ну да, хватит играть в героиню! – отмахнулся паренек. – Тем более что здесь не до игры. Мне нужно знать – рана сильно болит? А храбрость умеет показывать каждый. Что болит сильнее всего?
– Нога, – призналась Фуксия, – нога болит… И холодно. Все, узнал, что хотел?
Неожиданно их взгляды встретились.
Стирпайк поднялся на ноги:
– В таком случае мне придется оставить тебя одну. Не бойся, ненадолго. Иначе ты вообще замерзнешь. Один я тебя не дотащу до дома, это факт… Сбегаю за Прунскваллером, мы принесем носилки. Тут с тобой ничего не случится. Ты не бойся, я быстро обернусь – одна нога здесь, другая – там. Каких-нибудь полчаса…
– Стирпайк, – позвала юношу Фуксия.
– Что такое?
– Тебе пришлось так много возиться со мной…
– Да ну… Ничего страшного! – воскликнул паренек, убирая руки девушки с земли. – Ты руки-то подбери, а то еще сильнее замерзнешь.
Наступила неловкая тишина, и Стирпайк снова выпрямился:
– Все, я ушел! Времени терять нельзя. Лежи смирно, и все будет хорошо. Я мигом!
Набросив накидку, он направился к выходу.
Фуксия проводила юношу долгим взглядом, а когда он исчез за пеленой дождя, закрыла глаза, прислушиваясь к вою ветра снаружи.
Когда Стирпайк обещал добежать до дома Альфреда Прунскваллера за полчаса, он нисколько не покривил душой. Паренек ловко лавировал между валунами, успевая внимательно смотреть под ноги, чтобы не повторить роковой ошибки Фуксии.
Дождь лил, словно из ведра. Возможно потому Стирпайк и не заметил, как Горменгаст неожиданно вырос перед ним.
Появление юноши в доме доктора наделало жуткий переполох. Ирма, никогда не видевшая обнаженного мужского торса, вскрикнула и подбитой птицей метнулась прочь из гостиной.
Альфред Прунскваллер удивленно посмотрел на ученика, но вопросов задавать не спешил, справедливо сочтя, что тот сам все выложит, коли в таком виде заскочил в дом. На Стирпайка жалко было смотреть – промокшую до нитки накидку он сбросил у порога, и теперь стоял, полуголый. Вода лила с него ручьями. «Хорошо, хорош», – приговаривал доктор, изящным жестом поправляя жемчужные запонки на сахарно-белых манжетах.
