Поединки со всем её отрядом научили его противостоять самым разным противникам. Он владел рукопашным боем на уровне учеников Дома Фандин, мечами на уровне учеников Дома Ар'тремон, он прекрасно владел магией призыва Дома Лияр, и он безупречно владел магией огня. Сильян никогда до того первого вызова на арену не задумывался о том, что его мать, натаскивая его так, будто он был сыном Матери Дома, сделала его намного сильнее, чем были многие его сверстники. Желание — это проверить и ещё раз доказать самому себе привело к тому, что арена стала чуть ли ни любимым его местом в Доме. И всё же он старался не переусердствовать. Потому что, во-первых, чрезмерная самоуверенность в их мире вела только к смерти и ни к чему больше, а во-вторых, он ещё не знал, как отреагирует на его выходки Ная. Хотя, наверное, учитывая всё, что вытворяла она сама, стоило догадаться, что её реакция будет именно такой.
Придя в себя, Сильян наконец-то обнял мать в ответ:
— Я скучал, — улыбнулся он ей в волосы. Ростом он пошёл в своего дедушку Хаэля, поэтому был на полголовы выше обоих родителей. Телосложение, к слову, у него тоже было Хаэля, поэтому некоторые в Таэмране до сих пор считали, что Сильян был сыном Эмиэля, а не Ариена. Правда, когда Сильян переставал смотреть на всех прохладным, напоминающим блеск стали, взглядом своей матери, становилось очевидно, от кого ему достались его красивые, мягкие черты лица. Однако, красный цвет глаз всё равно придавал его внешности куда больше резкости, чем было у его отца. Если Ариен всегда напоминал струящуюся воду родинка, то Сильян скорее был брызгами лавы.
— Пойдём! Я хочу, чтобы ты рассказал мне о своих сражениях! — Ная потянула парня за собой к выходу из учебного зала.
Тот, коротко взглянув на Учителя, только беспомощно улыбнулся, делая вид, что он тут не при чём, и с радостным предвкушением чуть ли не бегом последовал за матерью в сторону Кольцевой улицы.
* * *
Когда Ная собрала свой отряд и объявила, что произошло событие, которое никогда больше не повторится, все сперва напряглись, но, когда она сказала, что беременна, напряжение тут же сменилось радостью, и мужчины бросились её поздравлять и обнимать. Промолчал и не двинулся с места только Ариен. Однако, спустя почти минуту внутренней борьбы, он всё же не сдержался и вспыхнул так ярко, что ругань, казалось, послышалась со всех уголков Таэмрана, потому что собрать отряд предводительница додумалась у фонтана на Главной площади. В качестве исключения не прокомментировал этот порыв чувств только Иран: мечник был так очевидно счастлив, что говорить что-то ему показалось совершенно излишним.
Следующие девять месяцев Ариен носился вокруг Наи так, будто она была жрицей, хоть та и отбивалась от него, как могла. Не смотря на все вопли мечника и его попытки достучаться до её здравого смысла, задания она перестала брать только тогда, когда на округлившийся живот перестал налезать доспех. Впрочем, долго она в городе всё равно просидеть не смогла.
Едва их сын перестал сосать грудь, предводительница сунула его Ариену, а сама с остальными шестью мужчинами отряда быстренько умотала на первое же попавшееся ей задание. Против этого мечник уже не возражал: он и сам видел, что Ная завывала в Таэмрана без привычных постоянных вылазок. С ребёнком он всё равно возился больше неё, так что с готовностью отпустил женщину заниматься тем, что она любила больше всего в жизни.
Пока Сильяну не исполнилось шесть, Ариен сидел с ним в городе и брал его на все свои занятия с другими детьми. После мечник стал оставлять мальчика под присмотром Учителей Лияр и уходить в тоннели вместе с Наей, поэтому с седьмого года жизни Сильян видел родителей примерно столько же, сколько и все маленькие дроу. С той только разницей, что если Ная с Ариеном находились в Таэмране, то они часто тренировали его ещё сами после всех остальных его занятий. Поэтому мальчик долгое время не особо-то радовался, когда его родители были в городе. К счастью, дольше чем на пару недель они в нём всё равно не задерживались.
Не смотря на то, что в первые свои годы Сильян больше всех любил отца, стоило ему остаться в Таэмране без него, как он тут же решил, что Учителя для него важнее. Ариен, естественно, очень переживал из-за того, что потерял доверие сына, но Ная настаивала на том, чтобы он не лез и позволил ребёнку быть с теми, с кем он хотел, и мечнику пришлось отступить. Благодаря этому целых два года Сильян в комнатах родителей не появлялся, как бы отец его туда ни звал. Однако, когда мальчику исполнилось девять, его отношение к Ариену вдруг резко поменялось. Мечник так и не смог допытаться у сына, что случилось, и только несколькими годами позже Сильян рассказал Нае, что тогда он стал свидетелями нескольких жестоких сцен, которые ясно показали ему, насколько его отец в лучшую сторону отличался от многих других. Именно тогда он впервые решил, что будет брать с него пример. Правда, продлилось это не долго. Буквально через год сверстники нашептали Сильяну, что его отец — очень странный и вообще как будто не настоящий дроу, и уважение мальчика к Ариену опять сильно пошатнулось. Чтобы его не считали таким же странным, он оборвал все связи с отцом и даже отказывался практиковать с ним бой на мечах. Когда Учителя объяснили Ариену, в чём была причина такого поведения Сильяна, мечник наконец понял, почему Мать Ар'тремон запретила ему даже упоминать о своей связи с её дочерью: чтобы на неё не падала тень его репутации городского ненормального. Как бы Ариену ни было больно и тяжело на душе, но, находя утешение в любящих руках Наи, он снова отступил и больше четырёх лет с сыном не общался. Все новости о нём, он узнавал от своей предводительницы — с ней Сильян теперь, наоборот, старался проводить все то время, что она бывала в Таэмране. С того момента, как её имя прозвучало на занятиях, как имя единственной ныне живущей тёмной эльфийки приручившей феникса, мальчик в матери видел чистую силу, достойную восхищения, а все нелестные разговоры о ней воспринимал как шипение завистников. Долгое время Ная была практически единственной, кого Сильян признавал в качестве авторитета. Кроме неё этой чести удостаивался ещё только Эмиэль. Именно его мальчик теперь считал образом для подражания, поэтому постоянно приставал к нему, умоляя чему-нибудь научить.
