– Осторожно! – крикнул я, сразу поняв, что это такое. – Яд!
Ребята услышали меня и отпрыгнули назад, выходя из зоны поражения. Бой вступил в критическую фазу. Приближаться к генералу было смертельно опасно, и он постарался использовать свое преимущество, водя копьем из стороны в сторону и делая иногда резкие выпады, метя в кого-нибудь из нас. Мы, со своей стороны, отвлекая его внимание вылетающими из наших рук снарядами, сами в это время пытались свернуть окружавший нас невидимый барьер в тугой кокон и спеленать в него генерала. Нам почти уже удалось это сделать. Еще чуть-чуть, и он не смог бы даже шевельнуться.
На нашу беду, генерал почувствовал грозящую опасность и, сделав обманное движение, метнул копье. Ближе всех к нему оказался Павел, и генерал направил смертоносный снаряд в его сторону. Но Мишка оказался быстрее. Он крикнул: «Паша!» – и, закрывая собой Павла, бросился наперерез копью. Отравленного оружия, конечно, не существовало на самом деле, копье было продуктом внушения, но убойная сила у него была не меньше, чем у настоящего. Широкий и длинный наконечник вошел Мишке в бок. Может быть, сама по себе рана не была смертельной, но яд сделал свое дело. Мишка выдернул копье из своего тела, недоуменно посмотрел на него и, покрывшись смертельной бледностью, во весь рост растянулся на асфальте.
Воспользовавшись нашим замешательством, генерал выхватил из воздуха новое оружие, на этот раз огромный, устрашающего вида меч, и пошел в наступление. Но дойти до нас не успел. Боря вдруг закричал страшно: «Миша-а-а!» – вытянул вперед руки и застыл в страшном напряжении. Генерал был уже совсем рядом. Еще миг – и меч рассечет Борю надвое. Но тут с его рук сорвался вихрь пламени, и генерал вспыхнул, как пропитанная бензином тряпка. Визжа и корчась, он упал и стал кататься по асфальту. Потом крики затихли, но Боря все жег и жег тело, пока оно не рассыпалось в прах. Только тогда он перестал извергать пламя и, обессиленный, опустился прямо на асфальт рядом с бездыханным Мишкой.
Павел не дал никому прикоснуться к погибшему другу. Он поднял его и нес до самой машины на руках. Слезы из его глаз капали на бледное Мишкино лицо. Мы с Митей подхватили под руки Борю, который, потеряв все силы, не мог сам подняться, и повели его, едва переставлявшего ноги, следом за Павлом.
Черный джип, в котором приехал генерал, вдруг взревел двигателем и быстро-быстро стал пятиться задним ходом. Я не знаю, кто там сидел, но мы не стали препятствовать их бегству.
Когда мы свернули с Добролюбова на Шота Руставели, небо расколола молния, и через несколько секунд грянул гром такой силы, что у меня заложило уши. На ветровое стекло упали крупные капли дождя, быстро перешедшего в ливень. Потоки воды остудили на месте сражения прогоревший до земли асфальт и смыли то, что осталось от генерала Льва.
На территорию Центра мы въехали рано утром. Перед крыльцом дворца нас ждала мрачная толпа, горящая жаждой мести за своего генерала – люди из черного джипа успели рассказать о том, что произошло в безлюдном парке. Впервые я увидел в Центре столько людей сразу. Некоторые из офицеров, наши преподаватели и тренеры, были знакомы мне, но большинство я видел впервые.
Появись мы здесь одни, нас ждала бы незавидная участь. Противостоять такому количеству разозленных офицеров Службы, пусть даже не оперативников, а штабистов, мы бы, конечно, не смогли. Тем более что с нами не было больше Мишки, а Боря даже не мог самостоятельно подняться с сиденья машины. Но, слава богу, с нами приехал маршал. Он обладал невероятным даром убеждения и за несколько минут сумел превратить разъяренную толпу в команду дисциплинированных офицеров. А к концу дня, узнав правду, российское отделение Службы принесло присягу на верность старому маршалу.
На холме за зданием Центра пряталось под огромными дубами скромное кладбище, самым старым захоронением которого была могила с витиеватой надписью: «Здесь покоится полковник Службы граф Алексей Соловьев». Увидев эту фамилию, я сразу вспомнил, что ближайшее село называется Соловьево.
Тут же похоронили и Мишку, поставив на могиле огромный беломраморный крест с надписью: «Майор Службы Михаил Иванов. Он был достойным офицером и умер героем».
Боря, который в схватке с генералом полностью растратил не только полученную из пространства энергию, но и почти всю собственную жизненную силу, восстановился за неделю. А ведь маршал говорил – дай бог, чтобы он оправился хотя бы через три месяца! На вопрос маршала, как он сумел воспользоваться приемом с огненным вихрем, на освоение которого у него самого ушло немало времени, Боря ответил:
– Сам не знаю. Тогда я не чувствовал ничего, кроме ненависти. Ну не мог я оставить в живых эту тварь!
– Ненависть редко указывает правильные пути, – задумчиво сказал маршал. – Но в этом случае ты был прав. Тем более у тебя не оставалось другого выхода.
Глядя на них, я начал подозревать, что скоро Боря заменит меня на посту старшего нашей пятерки, временно превратившейся в четверку. Случись такое, я совсем бы не расстроился. Как я уже упоминал, Радзивилл назначил меня на эту должность, не спросив моего согласия, и я тяготился ею.
Через несколько дней маршал, временно возглавивший российское отделение Службы, представил нам нового члена пятерки. Им оказался хорошо знакомый мне Виктор Слободенюк, бывший харьковский резидент. После нескольких совместных тренировок мы убедились, что хотя ему и далеко пока до Мишки, но хороший оперативник из него получится. Единогласно принятый в наши ряды, Витя относился к нам с восторженным почтением и долго обращался к нам по званию и на «вы», пока Митя-Мустафа не пообещал дать ему в лоб.
Мы отлично понимали, что бой с генералом Львом был не последним. Узнав о смерти российского коллеги, в своих резиденциях затаились еще шесть «повелителей мира», глав Служб, опасных и злобных существ. Каждый из них сидел в своей вотчине, как в неприступной крепости, и мы не видели никакой возможности выковырять их оттуда. Собрав своих офицеров до единого человека в Центрах, генералы запретили им все личные контакты, отрезали от всех источников информации, и мы лишились последнего способа донести до людей правду – через служебную Сеть.
Время шло, маршал часто исчезал куда-то, иногда на несколько дней, но никаких подвижек не было. Мы не знали, как добраться до генералов. Все чаще я задумывался о том, что единственный способ встретиться с ними лицом к лицу – если маршал приведет нас в их убежище. Почему он отказывается это делать? Какая причина заставляет его так оберегать собственную жизнь? Даже в мыслях я не позволял себе обвинять его в трусости, но червячок сомнения копошился в моей душе. Похоже, остальные тоже мучились этой мыслью.
