— Я думал, ты можешь контролировать только погоду.
— Не погоду. Элементы.
Я смотрю на ее лицо, на нем написано участие, но также и то, что время уходит и нам надо уехать, пока к ним не прибыло подкрепление. Я не отвечаю. Я отворачиваюсь от нее и в последний раз обнимаю Генри, почти прижавшись лицом к его лицу, и предаюсь скорби.
— Прости меня, Генри, — шепчу я ему на ухо. Я закрываю глаза. — Я люблю тебя. Я бы тоже не хотел пропустить ни секунды из всего этого. Ни за что, — продолжаю я. — Я хочу тебя вернуть. Не знаю как, но я хочу вернуть тебя на Лориен. Мы всегда шутили по этому поводу, но ты был моим отцом, лучшим отцом, которого я только мог пожелать. Я никогда тебя не забуду, ни на минуту из всей оставшейся мне жизни. Я люблю тебя, Генри. И всегда любил.
Я отпускаю его, снова накрываю его лицо одеялом и бережно укладываю на настиле. Я встаю и обнимаю Сару. Она держит меня, пока я не перестаю плакать. Я вытираю слезы тыльной стороной ладони и киваю Шестой.
Сэм помогает мне убрать сучья и листья, и мы кладем тело Генри на расчищенную землю, чтобы его прах не смешался с чем-то еще. Сэм поджигает край одеяла, и Шестая помогает распространить огонь. Мы смотрим на пламя, и ни у кого не остается сухих глаз. Плачет даже Марк. Никто не говорит ни слова. Когда огонь догорает, я собираю прах в банку из-под кофе, которую Марк предусмотрительно захватил из гостиницы. Как только мы где-нибудь осядем, я сразу найду что-нибудь получше. Когда мы возвращаемся, я ставлю банку в отцовский пикап Сэма на панель приборов. Меня утешает, что Генри будет путешествовать с нами, что он будет следить за дорогой при выезде из очередного города, как делал много раз, когда мы ездили вдвоем.
Мы грузим свои вещи в кузов. Вместе с сумками Шестой и моими Сэм кладет две свои сумки. Сначала я недоумеваю, но потом понимаю, что он и Шестая как-то договорились, что он едет с нами. И я рад этому. Мы с Сарой возвращаемся в номер. В ту же секунду, как за нами закрывается дверь, она берет меня за руку и разворачивает к себе.
— У меня разрывается сердце, — говорит она. — Ради тебя я хочу быть сильной, но мысль о том, что ты уезжаешь, убивает меня изнутри.
Я целую ее в голову.
— Мое сердце уже разбито, — отвечаю я. — В ту же секунду, как я где-то устроюсь, я тебе напишу. И обязательно позвоню, когда буду знать, что это безопасно.
В комнату заглядывает Шестая.
— Нам действительно пора, — сообщает она.
Я киваю. Она закрывает дверь. Сара поднимает свое лицо к моему, и мы целуемся, стоя в гостиничном номере. Единственный источник силы, который я нахожу, — это мысль о том, что могадорцы могут вернуться до нашего отъезда, и Сара опять окажется в опасности. Если бы не эта мысль, я бы сломался. Если бы не эта мысль, я бы остался здесь навсегда.
Берни Косар лежит в ожидании в ногах кровати. Он виляет хвостом, когда я бережно беру его на руки и несу в пикап. Шестая заводит двигатель, и он работает на холостых. Я оборачиваюсь, смотрю на гостиницу, и меня охватывает печаль, что это не наш дом и что я больше никогда его не увижу. Не увижу его обшарпанных деревянных панелей, разбитых окон, черной мягкой черепицы на крыше, покоробленной от солнца и дождя. Этот дом похож на рай, когда-то сказал я Генри. Но больше это уже не так. На потерянный рай.
Я поворачиваюсь и киваю Шестой. Она садится в пикап, закрывает дверь и ждет.
Сэм и Марк пожимают друг другу руки, но я не слышу, что они при этом говорят. Сэм забирается в грузовик и ждет в нем вместе с Шестой. Я пожимаю руку Марку.
— Я стольким тебе обязан, что никогда не смогу расплатиться, — говорю я Марку.
— Ты мне ровным счетом ничего не должен, — отвечает Марк.
— Нет, не так, — возражаю я. — Когда-нибудь…
Я отворачиваюсь. Я чувствую, что могу сломаться под бременем печали от отъезда. Вся моя решимость держится на натянутой струне, готовой лопнуть.
Я киваю.
— Когда-нибудь мы еще увидимся.
— Береги себя.
Я обнимаю Сару, крепко ее сжимаю и никогда не хотел бы выпускать из своих объятий.
— Я вернусь к тебе, — говорю я. — Обещаю, даже если это будет последнее, что я сделаю в своей жизни, я вернусь к тебе.
Ее лицо уткнулось мне в шею. Она кивает.
— Я буду считать минуты, пока ты не вернешься, — отвечает она.
Последний поцелуй. Я опускаю ее на землю и открываю дверцу пикапа. Я не отвожу своих глаз от ее. Она закрывает рот и нос руками, и мы оба не можем оторвать взгляд друг от друга. Я захлопываю дверь. Шестая задним ходом выезжает со стоянки, останавливается, включает переднюю передачу. Марк и Сара идут к краю стоянки, глядя, как мы уезжаем, у Сары по обеим щекам текут слезы. Я поворачиваюсь на сиденье и смотрю в заднее стекло. Я поднимаю руку и машу, Марк машет в ответ, но Сара только смотрит. Я смотрю на нее до конца, она уменьшается, теряет очертания вдалеке. Пикап замедляет ход, поворачивает, и оба они пропадают из вида. Я разворачиваюсь по ходу движения, смотрю на пробегающие мимо поля, закрываю глаза, рисую себе лицо Сары и улыбаюсь. «Мы еще будем вместе, — говорю я ей. — А до того дня ты будешь в моем сердце и в каждой моей мысли».
Берни Косар поднимает голову и кладет мне на колени, а я кладу руку ему на спину. Пикап, подрагивая на дороге, едет на юг. Мы четверо вместе едем в следующий город. Где бы он ни был.
Парадайз — от английского paradise — рай.
Имеется в виду американский футбол — командный вид спорта.
Как здорово! Вы говорите по-французски? Это отлично! Я так давно ни с кем не говорила по-французски. (фр.).
