Ознакомительная версия.
– Для того чтобы этого не случилось, – Жермон подставил лицо холодному, но все равно замечательному солнцу, – достаточно не пускать сюда Манрика и Колиньяра.
– Герцог Ноймаринен не намерен вспоминать об этих господах до окончания войны, – совершенно серьезно заверил Райнштайнер, – но я имел в виду размер неприятностей, а не их причину.
– Давенпорт предлагает подбросить Бруно приказ об отступлении. – Если ты не согласен с другом, это не значит, что прав именно ты, и не дает тебе права скрывать чужое мнение. – Он предлагает втянуть «гусей» в перестрелку и выгнать к ним «обезумевшего» коня с мертвым курьером.
– Только что убитый серьезно отличается от убитого несколько часов назад, – задумчиво произнес барон, и Жермон едва его не обнял. – Кроме того, фальшивые курьеры и перебежчики – слишком старая хитрость. А как считаете вы?
– Мне кажется, не нужно недооценивать чужих лазутчиков. – Жермон лениво шевельнул поводьями, и гнедой двинулся дальше, от одного холма к другому такому же. – Бруно не из тех, кто подбирает все, что валяется на дороге, перехваченный приказ его насторожит.
– У нас говорят, – глаза барона были одного цвета с зимним небом, но, скажи ему кто-нибудь об этом, Ойген Райнштайнер не понял бы, о чем речь, – ты сказал. Я поверил. Ты повторил. Я усомнился. Ты сказал еще раз. Я понял, что ты лжешь. Я бы посоветовал отступать к Хербсте, соблюдая все необходимые меры предосторожности, но назначить в один из отрядов прикрытия наиболее глупого из имеющихся в армии офицеров. Остальное сделает чужой ум.
– Нам нужен Ластерхавт-увер-Никш-младший, – предложил Жермон, – он давно мечтает отличиться.
– Достойный выбор, – кивнул Ойген, не первый год знавший «Дубового Хорста». – Думаю, это разрешит все наши трудности.
– Даже Хорст на что-то да полезен, – заключил Ариго. – Что ж, ему и карты в руки.
...Увести из-под носа у противника армию так, чтоб он ничего не заподозрил, трудно, хоть и возможно. Жермон не исключал, что им с Давенпортом и Анселом это бы удалось, но регент ждал от своих генералов другого. Западная армия должна была сняться с места и форсированным маршем двинуться к Аконе, оставив в Гельбе заслоны, призванные скрыть уход. Маневр предписывалось исполнить стремительно и тихо, но не настолько, чтоб столь выдающееся событие прошло мимо Бруно.
Господин фельдмаршал никогда не был дураком; в то, что талигойцы за одну ночь превратились в перепуганных кур, он бы не поверил. Другое дело – скрытный бросок на захваченную мятежниками столицу. Сам Бруно, случись что с его коронованным племянником, поступил бы именно так, а люди, за редким исключением, судят по себе.
– Ойген, – Жермон натянул поводья, – я не хочу уходить из Гельбе. Особенно теперь.
– Порядочность требует, чтобы мы сохранили для Талига то, что отобрал у Дриксен герцог Алва, – кивнул Райнштайнер, – это так. Это наш долг перед ним, но у нас нет резервов. Мы можем дать приграничное сражение на хороших позициях и отбить наступление Бруно, но что мы будем делать весной?
Герцог Ноймаринен желает сохранить армию и преподать урок дриксам, но для этого следует оставить Гельбе в тот срок, который будет достоверен. Это кажется правильным. Нет?
Достоверен... Достоверным для Бруно станет рывок фок Варзов на выручку к Алве. Когда о бойне под эшафотом узнали в Эйнрехте? Числа двадцать третьего – двадцать четвертого... Допустим, пару дней «гуси» падали в обморок, приходили в себя, пели и плясали. Потом – приказ о наступлении. Готфрид, если хочет остаться кесарем, не может его не отдать, а Бруно – не исполнить.
До адмиралов высочайшее дозволение выйти в море доберется дня за два, до Гельбе – через пять, то есть не сегодня-завтра. Выступит «гусь» не раньше, чем через два-три дня.
– Вы очень задумались, Герман. – Ойген Райнштайнер – диво-дивное – улыбался. – А от задумчивости можно простудиться. Нам следует проследовать в вашу ставку и найти вина.
– Вы замерзли? – не поверил своим ушам превращенный в Германа Жермон.
– Ни в коем случае, – слегка поклонился барон, – но вы меня назвали по имени, и я также испытываю определенное желание перейти на «ты». Нам просто необходимо выпить на брудершафт.
3
Все осталось прежним, и все стало другим. Так всегда бывает, когда кто-то уходит в никуда. Даже если горят свечи, шелестят бумаги, звенят стаканы, оставшимся – темно, холодно и пусто. Это чувствуется каждым словом, каждым вздохом, каждым глотком...
– Господа. – Альмейда возвышался над дубовым, застеленным вишневым бархатом столом, за спиной адмирала стремилась в вечность «Каммориста» и качалась, подпирала потолок гигантская тень. – Западный флот Дриксен ждет должного ветра. Конрайо![28]
– Конрайо! – Если с Альмейдой что-нибудь случится, флот поведет Антонио Бреве.
– Конрайо! – Себастьян Берлинга тоже был на «Каммористе», а сейчас командует авангардом. Он не просто хочет боя, он его ждет так, что Варотти и не снилось.
– Конрайо! – Вице-адмирал Хулио Салина спокоен и холоден, как сжатая пружина. Его «Марикьяра» уступает только «Франциску Великому».
– Конрайо! – Если б Филипп Аларкон не командовал «Франциском», он бы водил авангард или арьергард.
– Конрайо! – Ротгер Вальдес будет смеяться даже в Закате.
– Дождались? – Фок Таннер смотрит перед собой. – Что ж, давно пора!
– Дождались, да не совсем, – на губах Вальдеса порхала всегдашняя улыбочка. – Это тебе на твоих каменюках все равно, когда яйца колотить, а бедным дриксам при таком волнении порты нижних палуб позаливает. И как им по твоим бастионам бить прикажешь?
– Ну так скажи, когда шван[29] с галопа на рысь перейдет, – буркнул Лаузен.
– Дня через четыре, – в темных глазах блеснули голубые хищные искры, – не раньше, но и вряд ли позже.
– Кальдмеер тянуть не станет. – Капитан флагмана был чистокровным марикьяре и при этом солнечным блондином. – Он снимется с якоря при первой же возможности.
– Шестнадцать кошек ему в помощь, – пожелал Вальдес. – Давненько я не встречал господина адмирала цур зее[30].
– Четыре года, – уточнил Альмейда; покалеченная рука играла золотым адмиральским кинжалом. – Господа, объявляю Конхо Дэрайо[31] открытым. Эномбрэдастрапэ![32]
У моря свои законы, древние и необоримые, как оно само: встали все, даже добрые олларианцы господин генерал-интендант и Пауль фок Таннер. Луиджи и Рангони тоже вскочили, да и как бы могло быть иначе?
– Конрока! – адмирал остался стоять, остальные сели. – Слово о дриксах. Первое и последнее.
Ознакомительная версия.
