А вот развернув эльфийский свиток, я для начала очень напрягся, потому как распознал неровные каракули своего пропащего друга. Впрочем, по мере прочтения во мне осталось только одно желание: поймать и убить даймона. Просто так, в воспитательных целях.
«Привет, Блэйк. Спешу тебе сообщить, что эти эльфы — полный (клякса). То есть, совсем полный (клякса). Демоны! У них даже письменные принадлежности со встроенной цензурой! И нормальной бумаги во всём лесу не найдёшь, только эти (клякса). То есть, свитки.
В общем, если тебя это интересует, я жив, и даже в ближайшем будущем вернусь. Я знаю, что интересует; поэтому, собственно, и пишу, хотя ты скорее побреешься налысо, чем признаешь.
Так, по делу. А по делу получается полный («пи» — зачёркнуто) кошмар. Достали со своей цензурой! Подробнее расскажу при личной встрече. В своё оправдание могу сказать: в том, что ты не нашёл меня в трактире, я не виноват. И не ухмыляйся так скептически, эльфийка тут тоже не причём! Вернее, причём, но совершенно не так, как ты подумал. Сейчас с момента нашего с тобой расставания прошло чуть меньше суток; ещё через сутки я, наверное, достаточно уже оклемаюсь для телепортации, так что встречай гостей. Тут несколько часов до ближайшего города с порталом, а оттуда я перемещусь к тебе в библиотеку: отчего-то координаты этой треклятой комнаты мне сейчас помнятся совершенно точно, в отличие от всего остального.
В общем, всё остальное — не тема для письма. Надеюсь, к моему возвращению дом твой всё ещё будет находиться на положенном месте, равно как и библиотека, и, желательно, весь этот мокрый, но, в принципе, не такой уж мерзкий город.
Энрике Аморалес».
Дата, подпись.
Вот, как говорится, и думайте, что хотите! Что надо делать с даймоном, чтобы он истощился до такой степени, что ему ещё сутки отлёживаться? И что, Туман побери, заставило его забыть координаты всех привязок перемещения?!
— Неприятные новости? — осторожно поинтересовалась Марена. Я кивнул на свиток, но вовремя сообразил, что читать она не умеет.
— Не то чтобы неприятные, скорее, наоборот: объявился потерявшийся друг. Просто неожиданные, странные и совершенно непонятные. Ладно, всё равно мне на сегодня уже, кажется, хватит загадок, а этот сам, как придёт, всё расскажет, — я махнул рукой, закрывая свиток.
— Как думаешь, то, что с тобой сегодня случилось, никак не связано с тем, что ты рассказывал? Про драконов.
— У меня есть ощущение, что тут вообще всё связано с этой историей про драконов, — вздохнул я. — Всё, не хочу больше о работе. Хочу домой, добраться до кровати и проспать по меньшей мере до завтрашнего полудня, — в подтверждение своих слов я широко зевнул.
— Первая твоя здравая мысль за последнее время, — фыркнула девушка. — Жаль, я так и не увижу, как нынче графы живут, потому как на экскурсии ты явно не способен.
— Так оставайся; завтра, думаю, буду уже способен, — я пожал плечами. К счастью, очень быстро сообразил по выражению лица готовящейся праведно возмущаться Марены, что поняли меня, как всегда, неправильно, и поспешил уточнить. — В доме есть несколько гостевых комнат, и почти все во вполне пригодном для жизни состоянии.
— Ну… — пробормотала мгновенно покрасневшая художница. — Это, конечно, любопытно.
Да что она такая стеснительная-то, Туман побери? Первый раз такое вижу! Нет, надо с этим как-то бороться…
— Нет, конечно, отрицать очевидное глупо, ты действительно мне очень нравишься, но вот как раз сегодня посягать на твою честь я точно не буду. Я на это чисто физически не способен! — наблюдая за выражением лица девушки, я не удержался и под конец короткого монолога расхохотался. Правда, это не помешало успеть подставить локоть в порядке блока под острый кулачок, которым меня попытались ткнуть в бок.
— Блэйк, почему вам, мужчинам, обязательно надо говорить какие-то гадости и глупости? — возмутилась она, всплеснув руками. — С вами из-за этого ужасно тяжело общаться!
— Гадости или глупости, не знаю, а я просто сказал правду, — я пожал плечами. — Мог бы, конечно, промолчать, но не удержался, каюсь. Ты так забавно реагируешь… А, кроме шуток, действительно — оставайся. Я тебя утром цагом угощу; говорят, я его вкусный делаю. Если, конечно, ты меня сумеешь утром распинать для приготовления этого самого цага.
— Конечно, после всего вышесказанного разумнее было бы отказаться, но не могу, — она вздохнула. — Когда мне ещё графья цаг готовить будут? — девушка хихикнула. Я хотел сообщить, что всегда к её услугам, но не успел: экипаж остановился.
К счастью, за время поездки я действительно оклемался достаточно для того, чтобы самостоятельно выбраться на тротуар вслед за торопливо спрыгнувшей вниз Мареной, которая весьма трогательно пыталась мне помочь. Уточнять, что она, скорее, мешала, чем действительно как-то помогала, вслух я не стал. Зачем расстраивать хорошего человека?
Расплатившись с возницей, я осторожно двинулся в сторону входной двери. Осторожность не помогла: меня ощутимо повело в сторону, и от позорного падения спасла только опорная колонна балкона, располагавшегося над нашими головами.
Встревоженная художница, что-то неразборчиво воскликнув, метнулась ко мне, торопливо поднырнула под локоть и одной рукой обхватила за пояс.
— Блэйк Даз’Тир, вы решили поработать ковриком возле собственной двери? Или улечься спать, не заходя внутрь? — проворчала она.
— Я нечаянно, — только и сумел виновато ответить я.
— Обопрись на меня. Да не бойся ты, я не такая уж дохленькая, как кажусь, — насмешливо фыркнула девушка. — Всё-таки я у папы была единственным сыном, и он регулярно брал меня с собой в море, — пояснила она, верно растолковав мой удивлённый взгляд.
— А, ну, раз сыном, — пробормотал я, слегка опираясь на плечи девушки и буквально чуя затылком укоризненные взгляды всех поколений благородных предков. Спорить с ними сил не было, равно как и идти самостоятельно.
Впрочем, терпеть укоры совести долго не пришлось: как только за спиной закрылась дверь и мы добрались до лестницы, я с огромным наслаждением и не слушая никаких возражений использовал в качестве опоры уже резные мраморные перила. Не просто же так их тут поставили, хоть раз в жизни послужат полезному делу!
— А обязательно наверх? — с сомнением поинтересовалась художница, с любопытством оглядываясь по сторонам.
— Да. Наверху я живу.
— А кто живёт в остальных помещениях? — опешила она. — Странно, я думала…
— Ты меня не так поняла, — я вздохнул, сделал над собой усилие и начал долгий и трудный подъём. Впрочем, как выяснилось, не такой уж долгий и трудный; то ли я действительно чувствовал себя лучше, чем казалось, то ли и правда, как говорят эльфы, «в родном лесу и дерево от стрелы прикроет». — Наверху располагается кабинет, моя спальня и гостевые комнаты, а дома я живу один. Тут даже прислуга вся приходящая; хотя, собственно, той прислуги — горничная да кухарка.
