Ринслер резко встал. У него руки чесались по чему-нибудь ударить, а еще лучше сжать чью-то шею, и с каждой секундой сдавливать ее сильнее, сильнее… но он сдерживался.
— Я смотрю тебя ни чем не взять, — даже с каплей уважения усмехнулся мужчина. — Лежишь тут в полном дерьме, и все равно умудряешься всех бесить.
— Ну почему всех. Я добрый. И девушкам я нравлюсь.
От этих слов Ринслер искренне расхохотался. Громкий звук отразился от стен, и заставил их обоих поморщиться.
— Девушкам? Это кому? На данный момент я знаю только одну, и то, она тебя боится до дрожи в коленках.
Лекс усмехнулся.
— Да, я заметил. Такая боязливая. Что ни придет, вечно начинает орать.
— От страха, — дополнил Ринслер.
— Ну, я бы так не сказал.
— Лекс-Лекс, — покачал головой мужчина, — знаешь, что я делаю даже лучше, чем ножами махаю?
— Нет, и не хочу знать, — в приторном ужасе поморщился Лекс.
— Я сразу распознаю ложь, — продолжил Ринслер. — Тебя я знаю лучше всех. Даже не пытайся.
— Нарекаешь меня лжецом? — неправдоподобно возмутился мужчина. — Как можно! Я же душу тебе изливаю. Хотя, ты прав. Я не слишком люблю костлявых полуживых девчонок. Того и гляди развалятся.
— Да-а, друг, — восхищено протянул Ринслер. — Если уж Арли для тебя костлявая полуживая девчонка, то я даже не представляю, как ты тогда отреагировал на ту, с бородкой.
— Арли? — переспросил Лекс.
— Да, Арли. Так зовут ту толстую тетку… ах, да, прости, костлявую и полуживую девчонку, что приносит тебе еду.
— Арли? — нахмурил брови мужчина.
— Ты глухой? — разозлился Ринслер. — Арли! Что тебе не понятно в этом имени?!
— Арли, — усмехнулся Лекс, и покачал головой. — Да ты еще глупее, чем я думал. Арли. — На лице заиграла уважительная улыбка. Он не знал, как эта дурочка умудрилась все провернуть, но то, что Ринслер до сих пор ничего не знал, заслуживало отдельной медали.
— Что с тобой, Лекс? — серьезно спросил мужчина. — Ты сам на себя не похож.
— Год уже прошел. Было бы странно, если бы мы остались прежними.
— Ты — та еще козлина. Но ты же и так это знаешь? — с горькой усмешкой спросил Ринслер.
Он устало прислонился спиной к стене. Злость куда- то испарялась. Ее место занимало непонимание, недоумение… и как бы ни было тяжело это признавать, еще и обида.
— Зачем ты пришел? — спросил Лекс.
— Посмотреть, как ты подыхаешь тут.
— Тогда заходи почаще.
— И не надейся.
Ринслер злобно сплюнул.
— Хотя знаешь, есть еще одна причина. Я давно хотел спросить…
— Почему, — догадался Лекс.
— Да, почему. Былого не вернешь. Я не смогу вновь пережить тот побег и хорошенько врезать тебе. Просто объясни: почему?
Ринслер был пьян. Кто знает, может, в трезвом уме он бы и не сунулся сюда. Однако он был здесь и, возможно, в последний раз. Лекс непроизвольно стукнулся затылком о стену. Он понимал, что должен сказать правду. Вот только проблема была в том, что он сам ее не знал.
— Ну?!
— Я не знаю. — Голос Лекса стал приглушенным. — Слишком долго мы готовились к этому. Слишком многое было поставлено на кон. Как можно было тогда отступить?
— Ладно. Плевать мне на твои мотивы. Но почему ты не вернулся, придурок?!
— Куда? Снова в это логово смерти?!
— Ты хоть знаешь, — злобно прошипел Ринслер, прислоняясь лицом к решеткам, — что я тут пережил, а? Бьюсь об заклад, в пустыне ты и половины всего этого не испытывал. За одно это тебя стоит убить.
Лекс резко придвинулся к решеткам. Их лица оказались друг напротив друга.
— Ну давай. Убей. Думаешь, мне жалко?! Да я жду этого, мечтаю об этом! Давай! Что ты так смотришь на меня? — мужчина рассмеялся. — Ну конечно. Я тоже помню наш уговор. Ты не сделаешь этого.
— Ошибаешься, — прошипел Ринслер.
— Ты знаешь, что меня тут держит. А я знаю, что держит тебя. Ты не сделаешь этого. Или хочешь поиграть «на слабо»?
Ринслер резко отпрянул от решетки.
— Да пошел ты.
— Давай, дружище. Как в старые добрые времена. Где коробка? Она ведь у тебя, верно? Да, я бы тоже ее не выкинул.
— Сколько уверенности, — усмехнулся мужчина. — Но ты прогадал. Ее у меня уже нет.
— Брось, Ринслер. По тебе видно. Где она? На прежнем месте? В серванте?
— Ты скотина, Лекс. И всегда им был.
— Что, слабо?
— Иди к черту. Даже если бы на кону была твоя жизнь, я бы не стал с тобой играть. К сожалению, я знаю, чем это кончается.
Лекс усмехнулся.
— Столько времени прошло, а ты по-прежнему боишься рисковать.
Ринслер резко треснул руками по камере.
— Я. Ничего. Не боюсь. Мне выгодней победить тебя в равном бою. На арене.
— В равном? — скептически поднял бровь Лекс. — Это как в прошлый раз? Когда твои ребята исполосовали своими ножами мне все тело, а? Это ты называешь равным боем? Прости, но бой, где ты заведомо проиграл, называется подставой.
— Я не знал об этом, — сплюнул Ринслер.
— Это уже не важно. Важно то, что я тут, умираю, дружище. А ты там. Тоже подыхаешь. Только медленнее.
— Не знаю, как тебя, а меня все устраивает.
— Мы все равно все сдохнем тут. Вопрос в том, как.
— Нет, Лекс. Вопрос в том, кто быстрее. Спорим на бутылку твоего любимого виски, что первым будешь ты?
— И кто из нас еще скотина? Если так не терпится посмотреть, как я умираю, сделай это сам.
— Не-ет, — усмехнулся Ринслер. — Таких одолжений я не делаю. Мы не делаем, помнишь? К тому же, ы люблю растягивать удовольствие. Лови.
Мужчина кинул своему бывшему другу кусок белого хлеба в камеру. Не черствого, свежего. Но Лекс только усмехнулся.
— Подачка?
— Еда, идиот.
— По-твоему я стану это есть?
— Можешь выпить, — разрешил Ринслер.
— Таких высот я еще не достиг.
— Все еще впереди. Ешь. Посмотрим, сколько ты так протянешь.
Мужчина развернулся и уже собирался уходить, как оклик Лекса заставил его остановиться:
— Эй, дружище.
— Чего тебе? — повернулся тот.
— Помнишь девчонку, что попала сюда вместе со мной?
— Ее трудно забыть.
— Где она?
— Твое какое дело?
— У меня к тебе просьба.
— Я что, похож на доброго волшебника?
— Это уже тебе решать. Просьба меня никак не касается.
— Да что ты говоришь? — восхитился Ринслер, и спустя мгновение добавил: — Чего тебе надо?
— Не мне. Ей.
— Ей?
— Ей. Накорми ее лишней тарелкой каши.
— Каши? — опешил Ринслер.
— Да. Считай это моим предсмертным желанием.
Ринслер смотрел на нее таким пристальным взглядом, что Олиф кусок в горло не лез, а уж целая тарелка каши тем более. Девушка неловко поерзала на месте. Это выглядело настолько нелепо, что ей казалось, будто строгий папочка следит, чтобы непослушная дочурка исполнила свое наказание. И Олиф бы съела эту кашу (чего греха таить, в животе пустовала бездна), но вот только не так.
