Я за эти три года не превратился в то, во что обычно превращается человек без питья и воды и с крайне скудным запасом воздуха, только потому, что не был до конца уверен, что жив. Соответственно, и умирать мне было трудно. Если твердо верить, что ты на дне, – падение практически невозможно.
Первый меч – в смысле, первый встречный меч – получил достаточно подробные инструкции, чтобы шансы Старшей Хозяйки стали чуть более реальными. Это было трудно. Вывести меча из ступора, заодно постаравшись не пораниться о его клинок, при этом не поранив и его. И даже не оглушив. Второй меч, которого я встретил, оказался более понятливым: вероятно, из-за довольно заметных вибраций Горы ему было проще поверить, что пора приниматься за эвакуацию.
Наверное, я должен был удивляться. Но я решил просто тихо радоваться, когда у подножия Горы был встречен Костяным отделением с приятным дополнением в виде Данилы и непонятным дополнением в виде троих мужиков.
Все-таки на поверхности мне лучше. Я захотел жрать и устал. Грохот, раздавшийся позади, не вызвал желания обернуться. Про голод и усталость я забыл: Киев – город, удобный для бега во все стороны, но обязательно из центра, то есть сверху вниз. Это скучное занятие и поглотило все мои силы. Желания – они ведь тоже требуют сил.
Алёхин – самый умный. Он первый понял, что гнаться за нами не будут. А может, просто решил, что милая моему сердцу квартира – нехудший вариант для привала.
Я всегда знал, что Алиса не любит, когда я привожу в дом незнакомых женщин. Вероятно, тот факт, что сегодняшняя женщина была еще и в бессознательном состоянии, был перебором. Не могла же она так удивиться тому, что я все-таки вернулся…
Мы успели подняться на второй этаж, но Алиса продолжала стоять у входной двери, уставясь в то место, где мимо прошло мое тело с телом Мари на руках. Ганс оказался менее подвержен моему обаянию. Всего лишь пара пощечин – и он отправился спасать хозяйку от ступора (не много ли хозяек для одного города), а заодно что-нибудь принести с кухни и послать за Григоряном и за пивом. Мне хотелось всего. Когда я смотрел в окно и видел раскрывающуюся верхушку Лысой Горы со сползшим набок, но каким-то образом уцелевшим Дворцом, мне хотелось пива еще сильнее. Не потому что с ним легче. Просто остро чувствовал необходимость выпить много, потому как неизвестно, когда еще удастся.
Впервые на моей памяти Григорян явился до пива. Кажется, конец света и вправду был близок. Ганс с бочонком зашел аж через минуту после Григоряна.
Это хорошо, что пиво – в таких крепких деревянных бочонках. Стекла вылетели из окон. Ганс упал со скоростью, которой не ждешь от этого довольно грузного мужика. Многим эта неожиданность не пошла впрок. Бочонок, который он держал в руках грохнулся на пол чуть быстрее хозяина. Последним упал Григорян, стянутый на пол мощной дланью Сявы. Мари уложил, точнее, грохнул о пол Мишель, если я не перепутал имена пришлых. Кажется, она пришла в себя: не может же человек так стонать, не приходя в сознание. Если бы кто-то пришел со стороны, он решил бы, что попал в секту, поклоняющуюся бочонку. Открылась дверь, и зашла Алиса. Снова замерла. Это она так за время моего отсутствия заржавела или просто возраст – соли в суставах, склероз, высыпание песка из организма?
– Это то, что я думаю? – просипел Григорян. Можно подумать, у него бывает как-то иначе.
Судя по тому, как все мы дружно прильнули к прямоугольным дырам в стене, которые минуту назад были окнами, – соображать тяжело, если есть на что посмотреть. А посмотреть было на что.
Трудно даже представить, как кто-то мог пленить Его. Ангел, словно башня с прозрачными крыльями и невыносимым синим взглядом, высился над городом. Однажды я уже видел этот взгляд. Он улетал так легко, будто не двигался, а просто становился все меньше. Он был прекрасен.
– Это то, что ты думаешь, только в тысячу раз хуже. – Григорян меня не слышал, понадобится время, чтобы он мог видеть и слышать что-то, кроме освободившегося пленника Лысой Горы.
– Он вернется?
– Они вернутся.
Я не угадал. Мне хотелось думать, что между улетом одного и прилетом остальных пройдет время. В идеале – много времени. В конце концов, они могли бы и припоздниться, при их-то масштабах. Меня вполне устроила бы какая-нибудь тысяча лет. Сотня тоже устраивала, но было жалко потомков.
У нас не оказалось в запасе даже пяти минут.
Глава тринадцатая
Гуси-лебеди
Если уж погибнуть, так в борьбе!
Из диссертации «О чем думают вирусы?»
Когда-то они уже были здесь. Десятки убитых, сотни бежавших, несколько плененных или застрявших здесь на века. Тогда Мир Троих оказался сильнее. Один из ангелов был повержен Мокашей и заключен под будущей Лысой Горой. С моей помощью он вырвался. Неужели Мокаша этого не предвидела?
Мокаше посчастливилось одолеть раненое одинокое существо. Ей понадобились целая гора и клан ведьм, чтобы победа не превратилась в поражение. Теперь они возвращались – прекрасные, огромные – можно увидеть, можно услышать. Но – не спросить и не дождаться ответа.
Человек всегда мечтает. Ему так хочется быть услышанным или хотя бы просто замеченным. Чтобы бог с тобой заговорил, чтобы ангелы – невыносимо, до боли совершенные – посмотрели и увидели. Поймать синий взгляд, надеяться: вдруг чудо повторится.
– Гуси-лебеди, – прохрипел Илья. – Прилетели…
– Ангел… Алекс, это ведь ангелы? – Мари судорожно сжала в руке нательный крестик. – Зачем они здесь – мы уже умерли?
– Пока нет. Хотелось бы продлить это состояние подольше. Если я правильно помню одну книгу, всё зависит от того – не напутали ли там с огненными мечами.
* * *
Гуси-лебеди падали из неба – не спрятаться под зонтиком, не схорониться в бункере. Только сделать то, чему обучен, пока время не закончило свой, как оказалось, вполне конечный «тик-так».
Храм Змея украшали уже неделю, но жрецы ждали знака. Питер вовремя «открыл двери». Флаг был поднят. Двадцатиметровая громада, сложенная из гранитных плит, расцвела тысячами белых лотосов. Гигантские ворота, ни разу не закрывавшиеся за всю историю храма, были тщательно смазаны, и самые сильные послушники замерли, готовясь навалиться на тяжелые рамы.
Поколения настоятелей и прихожан сменились сотни раз ради этого момента. Запах лотоса пропитал всё, чтобы чувствовать – не нужно вдыхать, достаточно просто быть здесь – на площади перед храмом, превратившейся в цветочную поляну. Вооруженные до зубов, украшенные до безумия – металл и лепестки, каждый – человек-букет, человек-оружие. Ряды прихожан, обезумевших от запаха лотоса, от предчувствия смерти – не сомкнутые, сплющенные.
