Конан и не заметил, как очутился подле своего заклятого врага.
– Что еще за фокусы, собака?! – гаркнул киммериец. – Слабо сразиться в честном бою?
– Честного боя не боюсь, – спокойно ответил Тараск, – и он еще предстоит. Но не с тобой, мой государь!
И, к великому изумлению присутствующих аквилонцев, Тараск преклонил пред Конаном колени и протянул ему свой меч.
Реакция киммерийца не была адекватной. Он резко выбросил в сторону протянутое в знак смирения оружие, схватил Тараска за плечи и рывком поставил его на ноги.
– Что за фокусы, гнида бельверусская?! – все тем же тоном повторил он. – Что ты еще удумал?! Где твое королевское достоинство? Как ты назвал меня? Повтори, собака, а то я не расслышал!
– Не гневайся, мой государь! Прочти это, и тебе многое станет ясно, – сказал Тараск, извлекая из кармана пергаментный свиток, скрепленный королевской печатью Немедии.
– К чему этот фиговый листок?
– Это мой указ о принятии Немедией сюзеренитета Аквилонии. Отныне ты – полноправный властелин моей страны на время военного похода.
Если бы сейчас разверзлась земля и, шевеля кольцами, на эту равнину из Преисподней выполз сам Сет, Конан, наверное, удивился бы меньше. Подобные же чувства владели и всеми аквилонцами. Над лагерем зависла тишина.
Конан трижды перечитал свиток – все было правильно. Возвратив указ Тараску, он произнес:
– Раз уж ты стал моим вассалом, тем более я велю тебе признаться, что все это значит – или твоя голова слетит с плеч!
– Разумеется. – Тараск понизил голос. – Положение таково, что тебе надлежит знать все, мой государь. Но если это услышит кто-либо из твоих людей, последствия могут быть самыми ужасными!
Конан внимательно оглядел Тараска. Пожалуй, только теперь он заметил, как изменился немедийский король. Седые растрепанные волосы, глубокие морщины на лице, дрожащие в нервном возбуждении руки – все это не могло быть маскарадом. В Немедии действительно произошло нечто особенное, нечто такое, что заставило властолюбивого Тараска стать вассалом заклятого врага…
– Нам необходимо поговорить наедине, – тихо повторил немедиец. – А потом делай со мной все, что хочешь.
– Хорошо. Но помни: если обманешь – отправишься в Ад в ту же секунду.
Тараск почтительно склонился. Преисполненный мрачной решимости, он был на все согласен.
«Ураган времени»
Огромный зал-амфитеатр располагался на самой вершине вырубленного в скале замка Синих Монахов. Здесь произошло воскрешение бывшего Бога. И здесь же Тезиас наметил разыграть последний акт трагедии «священная месть Великой Души».
Расположенные по окружности зала камины ярко пылали. В центре амфитеатра высился мраморный постамент. Около него выстроились монахи во главе с выздоровевшим магистром. Тезиас сидел в глубоком кресле чуть поодаль от постамента, на простом деревянном столике возле него покоился гигантский голубой фолиант – Книга Судеб. В раках карлика трепетал маленький пергаментный листок, исписанный мелким корявым почерком. Белое как лик луны лицо Тезиаса светилось от счастья.
– Сегодня, сейчас свершится моя священная месть! Ведомо ли вам, монахи, что это такое? – он помахал пергаментным листком. – Это перевод великого заклинания из самой Книги Судеб! Заклинания, пришедшего в наш мир с неведомых, затерянных во Вселенной планет! Никогда еще человеческие уста не произносили этих запретных слов, никто и никогда не испытывал действие этого заклинания. Я произнесу его, а испытает – Конан, тот, кто осмелился победить меня! Мое заклинание вырвет его из привычного мира и, сломав оковы времени и пространства, отправит в будущее – далекое, незнаемое. Насколько далекое – не ведает никто, по моим расчетам, не менее чем на десять тысяч лет вперед! Конан покинет этот мир непобежденным, как и подобает великому герою. Но останусь я, Великая Душа, единственный властелин Земли! Я останусь здесь, и никто более не посмеет преградить мне путь к власти над миром! Из будущего Конан не сможет угрожать мне. Более того, – Тезиас жестоко усмехнулся, – он попадет в мир, совершенно чуждый ему, а потому – враждебный. Возможно даже, в этом мире уже – или еще? – не будет жизни; тогда Конан окажется единственным человеком на планете. А может быть, он станет героем и в этом мире, создаст свою империю, совершит новые подвиги. Но мы о них уже не узнаем. Будущее – это не только лишь то, что случится завтра, за Горизонтом Времени, нет, это иной, враждебный всему привычному мир, мир моего мщения. Это заклинание – о скольких сил стоило мне перевести его с языка таинственных космических символов на человеческий язык – разверзнет Порталы Времени, и тем свершится моя месть! А сила этого заклинания такова, что никто – ни Бог, ни дьявол – не сможет обратить его вспять. Итак, я начинаю!
И с уст Великой Души полились неведомые звуки.
Чарующие, торжественные, словно песнь нездешних богов, они были одновременно резкими и холодными. В них звучал гимн древнейших, пресыщенных Знаниями, затерянных в глубинах Вселенной неизведанных миров, и этот могучий гимн сокрушал основы земных стихий. Его гипнотическая сила будоражила человеческий разум, играла сознанием, носилась стремительным вихрем в тайных закоулках памяти. Бесстрастные лица Синих Монахов еще более вытянулись, строй их распался, некоторые в непроизвольном отчаянии заложили уши. Чем дольше Тезиас читал тайные слова, тем более преображался его собственный облик. Он был подобен безрассудному дирижеру, дерзнувшему исполнить предо всем миром дьявольскую фантазию безвестного нечеловеческого гения. Белая кожа карлика дрожала и пучилась, по густой гриве иссиня-черных волос искрили ручейки мутно-голубоватого свечения. Вскоре эти ручейки излились вниз, на тело карлика, одев его в сверкающий кокон электрических разрядов. Затем ручейки космического огня полились дальше, вперед, обогнули мраморный постамент, взметнулись к куполу зала и, легко пронзив толщу многометрового камня, излились в пространство, разбегаясь во все стороны. Затем пришел грохот – глухой, осторожный, он все более усиливался, и скоро великие Карпашские горы тряслись и стонали, как в первозданные времена, когда не было на Земле ни единой молекулы жизни, а только одинокий и бесстрастный Страж Земли влачил свое незримое существование в небесной шестнадцатигранной пирамиде посреди застывшего океана…
А Тезиас, как будто не замечая ничего вокруг, кроме листка пергамента с корявыми иероглифами, продолжал насиловать мир тяжелыми, исполненными неземного смысла, чарующими звуками…
– …И тогда он обратил заговорщиков в неподвижные бронзовые фигуры, точные копии живых людей. Они и по сей день жутким напоминанием высятся в моей опочивальне; десятки моих слуг пытались вытащить их оттуда, но колдовские изваяния словно приросли к древнему камню дворца. И зловещая картина, подаренная мне Тезиасом, точно заговоренная, до сих пор висит над моею кроватью, – сказал Тараск, заканчивая свой рассказ.
