Гаю Ците была уготована иная участь. Его судьба должна была уравновесить гибель вождя Акконы. Я вспомнил уроки Аберта, мастера жертв. Римского легата распяли на земле в виде звезды. Руки и ноги привязали к четырем кольям, голову — к пятому. На грудь положили широкую дубовую дверь и начали укладывать на нее камни. Работа шла неторопливо и закончилась лишь тогда, когда римлянин страшно закричал, а из всех отверстий его тела хлынула кровь. На запах крови сбежались все собаки Ценабума. Когда тело остыло, голову отрубили и подняли на длинном шесте. Я приказал воинам доставить шест в ближайший римский лагерь. Война объявлена.
Той ночью мы с вождями карнутов пировали в доме короля. Стены подрагивали от воинственных выкриков и грозных обещаний. Тут уж Конко с Котуатом постарались. Тем временем жители Ценабума успели разграбить дома торговцев и спалили их до тла. Когда я, наконец, добрался до постели, то моментально рухнул в сон и спал, как куча камней. Снов не видел. Потусторонний мир не счел нужным ничего сообщить мне, и я до сих пор недоумеваю по этому поводу.
Пока я спал, крикуны донесли известие о событиях в Ценабуме до земель арвернов. Рикс узнал о начале войны. Я возвращался домой, а в это время он уже призывал своих людей подниматься на бой ради свободы. Его дядя пытался спорить, но Рикс попросту выгнал его с немногочисленными сторонниками из крепости, а потом разослал гонцов во все племена свободной Галлии, напомнив о клятве верности. Он потребовал, чтобы каждое племя предоставило ему заложников и тех воинов, которые будут командовать отрядами под его началом. По примеру Цезаря, он проводил политику кнута и пряника. Во время подготовки Рикс хорошо изучил вопрос о том, сколько воинов и оружия может выставить то или иное племя, учел все ресурсы. Еще до прибытия в его распоряжение первого воина союзников, он точно знал, какова будет численность его всадников, и надо сказать, численность оказалась внушительной. Готовясь к близкой теперь войне, Верцингеторикс расцвел, как роза.
— Я люблю войну, — сказал он мне однажды. — Мне нравится уверенность в победе, нравится думать, как враги будут гибнуть от моего меча. Я прихожу в такое же возбуждение, как от хорошего вина, только это еще лучше. Я люблю войну.
Мужчины лучше всего делают то, что любят. Я хорошо знал, что Верцингеторикс любит не убивать, а побеждать. Побеждать без крови не удается, но она всего лишь неизбежно сопутствует победе.
По дороге домой я молился Тому, Кто Все видит: помоги ему победить. Как и Тарвос, я сомневался. Победа Цезаря обернулась бы неизбежной катастрофой для нас. При одной мысли об этом, я невольно заставлял коня переходить на рысь, так хотелось мне обнять Бригу и увидеть младенческую улыбку нашей дочери. Я заметил, что отряд начал притормаживать. Оказалось, что Кром все время отстает.
— В чем дело? — прикрикнул я на него.
— Ты же знаешь, Айнвар, всадник из меня никудышний, — жалобно ответил он. — Не ждите меня. Я поеду, как могу.
— Прекрати! Ради разнообразия постарайся не отставать. Прояви хоть какое-то усердие!
— Да не могу я! Скачите без меня.
Я нахмурился. Слишком много с ним хлопот. Примерно так должен чувствовать себя человек, у которого на носу выросла огромная бородавка, так что куда ни посмотри, она все равно мешает.
— Делай, как хочешь! — с досадой выкрикнул я. — Езжай быстро, езжай медленно, можешь вообще стоять и сосать палец! — Я бросил лошадь в галоп, и отряд последовал за мной. Оглянувшись через плечо, я увидел жалкого, нахохлившегося Крома, одиноко стоявшего со своей лошадью на тропе.
Один из моих людей подъехал поближе ко мне.
— Можно подумать, он не хочет идти с нами, — проговорил всадник.
Я пожал плечами, и мы поскакали дальше. Вскоре земля стала ощутимо подниматься. Вершина священного холма была уже рядом. Дубы простерли ветви, словно приветствуя меня.
У ворот форта стояла Брига. Я еще издали заметил, что глаза у нее покраснели. Лакуту стояла у нее за спиной в какой-то отчаянной позе. Остальные женщины толпились вокруг, и лица у них были такие, что любой воин задумался бы.
— Нашу дочь украли, Айнвар, — вместо приветствия сообщила мне Брига. Говорила она с трудом. — Спроси Лакуту, она расскажет.
Я соскочил с лошади.
— Лакуту! Это правда?
Она вздрогнула, словно ожидала, что я ударю ее.
— Айнвар, я все сделала так, как мы договаривались. Брига спала, я взяла ребенка, чтобы спрятать. Я же думала, это ненадолго... Я вышла и встретила Крома Дарала на лошади. Он спросил, чей это ребенок? Он же друг тебе, он же золото подарил... Я подумала, что ему можно сказать... И он предложил спрятать девочку. Я сначала не соглашалась, но он настаивал. Дескать, спрячем ее у меня дома, никто не подумает там искать. А что, подумала я, хороший план! Он же твой друг, ты ему доверял... — Голос Лакуту сорвался на плач.
Глаза Бриги напоминали глаза каменных изваяний.
Так вот как было дело! Мы его ждали, а он тем временем отвез мою дочь домой и приставил Барока присматривать за ребенком. Видимо, они договорились подождать, пока мы уедем, а потом перенести девочку в какое-нибудь условленное место, куда приедет Кром! А потом он, как ни в чем не бывало, вернулся к нам и поехал вместе с нами, чтобы я ничего не заподозрил. Пока нас не было, люди обыскали весь форт, но ни Барока, ни ребенка не нашли.
— Как ты мог, Айнвар? — спросила Брига таким голосом, что меня пробрал озноб.
— Не я же ее украл!
— Ты. Ты был первым. Ты вместе с Лакуту. Ты дал мне сонное зелье, а потом забрал мою девочку! Если бы не ты, ничего бы дальше не случилось.
— Я просто хотел, чтобы ты осталась в форте. Ты же все хочешь сделать по-своему, а я не мог взять тебя с собой.
— И почему бы мне не быть с тобой? Ведь я твоя жена.
— Ты — мать маленького ребенка.
— И где сейчас мой ребенок? — Брига кричала, потягивая ко мне пустые руки.
Лакуту издала какой-то звериный стон. Она качнулась вперед, несколько мгновений колебалась, а потом все же обняла Бригу и прижала мою жену к груди.
— Не надо, не надо... — повторяла она успокаивающе. — Я... я отдам тебе моего ребенка, — неожиданно вымолвила она. Женщины, стоявшие вокруг, ахнули. — Он мальчик, — добавила Лакуту с затаенной гордостью.
Я почти ничего не видел от обжигающих слез, застлавших мне глаза. Повернувшись к ближайшему телохранителю, я потребовал:
— Дай меч!
— Но зачем... — начал он говорить.
Я не дослушал, вырвал у него меч и вскочил на коня. Мои люди последовали за мной. К тому времени, когда мы добрались до того места, где в последний раз видели Крома, его уже не было, а ледяной дождь смыл все следы.
Один из тех, кто ехал рядом со мной, сказал угрюмо:
— Хорошо, что его нет. Ты бы сразу убил его, и где бы нам тогда искать Барока и ребенка?
Не сразу, но постепенно его слова добрались до моего разума сквозь красный туман, заволакивающий для меня мир. Я начал осознавать себя и понял, что сижу на лошади посреди мелкого ручья. Шел дождь. Неподалеку он выгнал лису из неглубокой норы. Зверь некоторое время внимательно разглядывал меня, потом вывалил розовый язык и разразился мелким тявканьем, очень похожим на оскорбительный смех. Махнув толстым хвостом, лис скрылся в подлеске. Один из моих людей хотел метнуть копье, но я остановил его. Развернув лошадей, мы поехали обратно. Всю дорогу у меня перед глазами стояли темные детские локоны и крошечные ушки дочери.
Никогда в жизни мне не приходилось делать такое усилие, какое потребовалось для возвращения домой и встречи с двумя женщинами. Брига молчала, но любое ее движение, любая поза осуждали меня куда громче всех слов на свете. Спустя время она неожиданно произнесла:
— Лакуту не виновата. У нас есть мудрый Айнвар, который все знает лучше всех, — эти горькие слова Брига сопроводила нарочитым шумом передвигаемых горшков возле очага. — Совет Лакуту глупый, но на то и Айнвар, чтобы это понимать. — Она приобняла Лакуту и та опять заплакала. Потом они вместе развели огонь в очаге.
