рассуждать и не теряет голову в сложном положении. Ах, умница! Как говорит! Как чувствует публику! В какой-то момент Кадмил даже пожалел, что правителем Эллады не может стать женщина – Эвника явно превосходила брата сообразительностью и хладнокровием.
Что ж, ум у Эвники и впрямь весьма живой. Кадмил с Акрионом всего-то перекинулись парой слов – тогда, после церемонии, над трупом Вилия. «Опять алитея?» «Да, алитея». Эвнике этого оказалось достаточно, чтобы понять: брат и его божественный наставник являют собой прямую угрозу заговорщикам. Впрочем, наверняка простак Акрион до того успел поговорить с сестрой о Семеле и её чёрной магии. И о проклятом культе. Бедный царевич не знал, что Эвника была связана с заговорщиками, как и её мачеха.
И поплатился свободой.
«А я едва не поплатился жизнью, – мрачно думал Кадмил, ощупывая ямку на груди. – Эвника, разумеется, в курсе, что мы – никакие не олимпийцы, и что Гермеса, с которым дружил её брат, можно убить так же, как любого смертного. Вот и заказала меня разбойникам. Ты мне за всё ответишь, Пелонида, бешеная сучка. За небытие, за раны, за отобранные силы. Кровью клянусь. И расскажешь, на чью мельницу льёшь воду. Расскажешь, кто научил тебя и Семелу алитее, кто возглавляет Сопротивление. Кто заварил всю эту кашу. Жду не дождусь нашей встречи».
Он вдруг зевнул.
Ладно. Это всё подождёт до утра. Утром придёт пора быть ловким, находчивым и смелым. Утром он проникнет в хранилище (кстати, каким образом?) и возьмёт всё, что пригодится в мире людей – деньги, магическую технику, боевой жезл. Потом придётся преодолеть охранный барьер (тоже непростая задачка), спуститься с горы в долину. И это – только начало. Самое трудное начнётся потом.
Потом.
Сейчас надо поспать.
Кадмил потянулся, скривился от боли в хребте – и задел кончиками пальцев нечто матерчатое, стоявшее у изголовья кровати. Нечто очень знакомое. Почти родное.
Конечно, это была его сумка. Сумка, с которой он никогда не расставался, прочная, вместительная, снабжённая удобными ремнями, пригодная, чтобы брать в полёт. Должно быть, когда Орсилора подбирала Кадмилов труп со ступеней храма Аполлона Дельфиния, она захватила и то, что валялось рядом: сумку и жезл. В самом деле, не оставлять же людишкам на поживу высокие технологии. Странно только, что разбойники не позарились на добычу. Жезл они, понятно, забрать не сумели – тот обжигал, будто раскалённый, любого, кроме хозяина. А вот сумку могли и присвоить…
Кадмил потянул за ремень. Сел на постели. Поморгал, ловя последний свет уходящего дня. Нет. Никто бы не позарился на эту заскорузлую, сплошь залитую кровью ветошь. Сумка была безнадёжно испорчена. Проще заказать у кастеляна новую, чем отстирывать эту ржавую тряпку.
О, а вот и его счастливая шляпа. Кадмил хмыкнул, поглаживая кожаную тулью. Петас, наверное, ещё удастся спасти. Да, не так уж и грязен. Кровь можно оттереть. Смотри-ка, всю жизнь считал Орсилору тупой психопаткой, а теперь обязан ей жизнью. И вещички сберегла…
В сумке что-то брякнуло. Он вскинул брови, пошарил внутри. Вытащил пару прозрачных шариков – записывающих жучков. Хотел тогда спрятать их под алтарём Артемиды, да не сложилось: началась стрельба. Штук пять, впрочем, остались там, в Эфесе. Наверное, до сих пор работают – без цели, без толку. Если их, конечно, не отыскала Орсилора.
Кадмил вздохнул. Дурацкая была затея…
И бросил шарики в угол.
Тут же он пожалел об этом: один из шариков, стукнувшись о мраморный пол, включился и принялся воспроизводить всё, что записал.
«Ну, этого-то не убьём».
«Не убьём. Вон какой здоровый!..»
Грубый смех, звуки ударов.
Кадмил сморщился, чувствуя мгновенный прилив тошноты.
«Кто вас послал, сволочь?»
«Тебе-то что? Ну, баба одна. Сестра вот этого красавца…»
«Живучий, падаль…»
«…Жаба, пойди, успокой его».
С бешено колотящимся сердцем Кадмил слушал то, что последовало затем. Шаги. Свист меча – это был ксифос, который он подарил Акриону, стальной, острый, как бритва.
Мерзкий звук разрубаемой плоти.
Крик Акриона.
Снова голоса, испуганные, удаляющиеся.
И всё. Молчание.
Кадмил сидел на кровати, чувствуя, как наливается огнём кольцо шрама на шее. Не было сил двинуться с места; он продолжал слушать записанную тишину, которая порой прерывалась шорохом помех. Шелестом утреннего бриза. Далёкими жалобами пирейских чаек.
И в тот миг, когда он уже собрался встать, чтобы подобрать проклятый, некстати включившийся жучок, швырнуть его в окно и никогда больше не слышать звуков собственной смерти – в этот миг из шарика донёсся голос Орсилоры.
Богиня пребывала в гневе. Обнаружив труп Кадмила, она принялась ругаться последними словами – на переливчатом, звучном языке Батима. Потом вызвала по прибору связи Локсия и стала браниться уже с ним. Локсий отвечал тоном раздражённым и встревоженным. Вскоре к голосам богов присоединился свист ветра: видимо, к тому времени Орсилора поднялась высоко в небо. Окружённая искристым облаком парцел, она летела к лаборатории. Несла тело Кадмила. Его голову. Его вещи. И без устали препиралась с Локсием – со старым другом, союзником, кажется, даже любовником.
Кадмил внимал, затаив дыхание.
Когда звучание оборвалось, он встал, поднял с пола жучок и, сжав пару раз между пальцами, перемотал запись, чтобы пустить заново. Убедиться, что не ошибся, что не стал жертвой морока.
Он не ошибся. Магический шарик добросовестно воспроизвёл всё, о чём говорили боги в ту ночь. Каждую фразу, каждое слово, каждый звук.
После Кадмил долго лежал на постели, глядя в потолок. Шевелил губами, морщился, когда раны давали о себе знать.
«Это всё меняет, – думал он. – Меняет всё… И не меняет ничего. Прошло столько лет, что впору забыть. Я и забыл. А нельзя было. Стоило помнить. Помнить всё до последней мелочи».
Он только что узнал главную тайну Локсия. Но совершенно не представлял, что ему делать с этой тайной.
Как бы то ни было, его ждала очень трудная работа.
