Я махнул рукой.
— Придется. Нам нужно поскорее разобраться и топать дальше. Я должен понять, что на самом деле в Сен-Мари, остался ли там кто-то мне верен? Где Ришар, что с Ордоньесом, как там с Гендерсгеймом…
Он, не слушая, выдвинулся из шатра, указания отдавал почти шепотом, но вернулся довольный и улыбающийся.
— Ваше Величество… стоило бы еще один кубок. Покрасивше.
— Обойдется, — буркнул я хмуро. — Ку-у-уда? Ждать!
Он сказал виновато:
— Я хотел было проследить, чтоб не убежала по дороге. Кто их, женщин, знает…
— Король все знает, — ответил я мудро.
Он сказал пугливо:
— От такого и не убежишь, найдет и ка-а-ак ухватит…
За шатром голоса, шарканье подошв тяжелых сапог, сдержанное позвякивание металла, наконец все приблизилось, полог приподнялся и ушел в сторону, пропуская к нам Ротильду, настолько ослепительную с башней красных волос, но в платье приглушенно-зеленоватого цвета, что у меня дыхание остановилось в груди, Альбрехт вообще громко ахнул.
Я демонстративно оценивающе оглядел ее с головы до ног, которых, вообще-то, не видно под волочащимся по полу платьем, но предполагаю, что они там есть, хотя двигается так ровно, словно плывет или катится на колесиках.
— Почему не в кандалах? — спросил я сопровождающую стражу. — А где цепи?
Альбрехт быстро зыркнул на меня, какие цепи, сказал виновато:
— Забегался по вашим делам, Ваше Величество!.. Забыл одеть…
— А стража?
— Я хотел лично одеть, — сообщил он и плотоядно потер ладони.
Я нахмурился.
— Идите, граф. Вашей предательской деятельностью займусь позже при подготовке к четвертованию. А вы, леди, ответствуйте, какой ваш заговор против меня был последним?
Она тоже посмотрела на Альбрехта, что потащился к выходу, проговорила печальным голосом ведомой на казнь:
— Позвольте сесть, Ваше Величество?
Я буркнул:
— Вон на тот стул. Чтоб я видел ваши руки.
Альбрехт вышел, она тут же лучезарно улыбнулась.
— Догадываюсь, Ваше Величество, вы уже получили исчерпывающие сведения из Мезины. И моя невинность не только подтверждена, но и заслуживает награды. Не так ли?
— Невинность? — повторил я тупо.
— Невиновность, — уточнила она. — Невинности вы меня уже лишили… в широком смысле. И моя практическая деятельность на всемерное укрепление вашей монолитной власти и вашего доминирования во всех областях жизни…
— Стоп-стоп, — прервал я. — Почему мне кажется, что слышу самого себя? Кто еще на свете может нести такой вздор?
Она улыбнулась еще ласковее.
— Когда Ваше Величество, еще не будучи Вашим Величеством, одаряли меня своим высоким и милостивым вниманием, я впитывала его мудрость, его слова, выражения и даже интонации.
— Господи, — вырвалось у меня, — я что, вот такой гад?.. И такое несу? С ума сойти. А я воображал себя таким красивым, мудрым, неповторимым…
Она перевела взгляд на столешницу.
— Ваше Величество, какой из этих кубков ваш?
— Чтобы допить и узнать все мои мысли? — спросил я с подозрением. — Нет уж, пейте из своего…
Я создал фужер из самого тонкого и прочного стекла, украсил золотой вязью и осторожно наполнил дорогим шампанским.
Ротильда приняла из моих рук, в зеленых глазах помимо благодарности что-то еще хитрое, но когда сделала первый глоток, глаза распахнулись во всю ширь в неподдельном изумлении и радости.
— Господи!.. Что это?
Я посмотрел на свод шатра, там ткань колыхнулась, но ветерок тут же умчался без следа.
Ротильда отпила еще чуть, полные губы вздулись, как переполненные сладким соком черешни, заблестели.
— Ваше Величество, что за божественное вино?
Я буркнул:
— Мне показалось, вы спрашивали у Господа… хотя не понимаю, неужели он отвечает и женщинам?
— В отдельных случаях, — ответила она. — Но, думаю, вы вполне можете заменить Его. Я имею в виду, ответить вместо Него. И даже отвечать.
Она сделала еще пару мелких глотков, потом не выдержала, изящные манеры пусть идут лесом, допила до дна, но едва осторожно опустила фужер на стол, я наполнил снова доверху.
— Вы очень любезны, — проговорила она тем голосом, в котором ни следа сексуальности, видит мою настороженность и не желает спугнуть дичь, не знает, что я еще тот стреляный воробей, на мякине не проведешь, — и у вас такие дивные умения…
Меня на мякине не проведешь, повторил я про себя твердо. На меня эти штучки не действуют.
Она заснула на моей груди, потом засопела, сползла и отвернулась, но я подгреб ее нежную разогретость, вжал в себя и через пару минут заснул тоже, повторяя каждый изгиб ее тела, со стороны мы явно похожи на сложенные ложки в ящике.
Утром, разлепив веки, я ощутил, что она еще спит, а когда тихонько приподнялся на локте, долго всматривался в ее счастливое и мирное лицо, ничего в нем нет от неистовой королевы, что правит железной рукой и нагибает лордов. Может быть, мелькнула мысль, она из скрытых ведьм? Есть же такие, не подозревают о своих способностях, пока не случится нечто особое…
Хотя пока что все, что делает, можно объяснить великолепно развитым мышлением, настойчивостью, пониманием природы людей, деловой хваткой…
Она засопела, приоткрыла один глаз, сообразила, что я, опершись на локоть, рассматриваю ее, широко распахнула глаза, такие ярко-зеленые, что у меня снова сердце затрепетало щемяще и радостно.
— Ваше Величество?
— Доброе утро, — сказал я.
— Доброе, — ответила она настороженно. — А оно доброе?
— Для кого как, — ответил я.
Она запнулась на миг, спросила:
— А для меня?
По ее виду можно угадать, на языке было «а для нас», но удержалась вовремя, возобновление нашего союза пока что висит на волоске, а еще оба знаем, постель таких, как мы, совершенно не связывает и никакими обязательствами не облагает.
— Это зависит, — ответил я уклончиво.
Она всмотрелась в мое потемневшее лицо.
— О чем задумались, Ваше Величество?
— Ротильда, — буркнул я, — ты меня поставила в несколько неожиданное положение. Я сам предпочитаю ставить так других, но чтоб меня…
Она прошептала нежно:
— А какие неожиданности?.. Мои люди знают, что я выполняла ваши указания. Никто не должен знать, что у вас на какие-то мгновения были некоторые подозрения на мой счет.
Я охнул.
— На какие-то мгновения?
— Ну да, — проговорила она мирно, — разве я не все объяснила?
— Это были не объяснения, — оборвал я. — Или не совсем те объяснения. Ладно, я не могу признаться своим лордам, что меня одурачили. Сделаем вид, что поверил.
