— Что ж… это к лучшему. Не будите его.
Над Серебряными Ключами уже нависли сумерки — не густо-голубые, как полагается летним сумеркам, а лиловые, холодные сумерки заморозка — когда из ворот поместья выехала небольшая телега, запряженная пегой лошаденкой. На козлах сидел коренастый, лысоватый мужчина, второй, очень похожий на него, примостился на краю телеги, поплевывая в придорожную пыль. В телеге лежало что-то, завернутое в грубую холстину, на которой проступали темные пятна. Они направились прямиком той дорогой, за прогулку по которой Амариллис однажды сильно влетело от старика Арчеша.
— Ты деньгу-то пересчитал? — сиплым голосом поинтересовался плюющийся.
— А то… К Поганому болоту даже я задарма не поеду, да еще на ночь глядя, — ответил второй, хлестнув вожжами чересчур неторопливую лошадь.
— А что хоть везем-то? Что за убоина?
— Не наше это дело. Кажись, девка какая-то. Тебе-то что? Шваркнем в болотину, как приказано, и всего делов. А потом в трактир… отогреемся. Ну и холодина, брат Брейс, аж яйца звенят!
— И не говори, брат Брейс. Лето, мать его… — и он снова сплюнул.
После отъезда живодеров вдова зашла к Сириану, пожелать ему спокойной ночи. Ратман принял ее, вопреки всем приличиям, уже лежа в кровати и не собираясь даже привстать.
— Господин мой брат, всем ли вы довольны?
— Не всем. Вашего сына я встретил по дороге… там все благополучно. Чудесный малыш, крепкий, здоровый… и черный глазищи Риго. А вот с девицей вы оплошали.
— Как? — всполохнулась вдова.
— А так. Когда я ее увидел, она была еще жива. Еле-еле, но все-таки… Почему? — вопрос был задан очень спокойно, но у вдовы немедленно подогнулись и задрожали колени.
— Но… она закашлялась, и так сильно… я не успела бы принести новую порцию, нужно было срочно падать в обморок, в комнату уже спешила эта проныра экономка…
Сириан молча смотрел на родственницу.
— Хорошо. Пусть так. Теперь это уже не имеет значения. Итак, наш договор вступает в силу. Дом в Эригоне, оговоренная сумма в золоте и ценных бумагах, вашему сыну — место смотрителя складов Мизинца. И еще… от меня лично. Возьмите там, — и ратман кивнул на каминную полку. Вдова взяла небольшой ящичек, раскрыла его и радостно охнула — на темном шелке переливалось, поблескивало, посмеивалось алмазное ожерелье.
— О брат мой!.. Сколь вы щедры, сколь великодушны!… - но ратман прервал благодарственные излияния родственницы, сославшись на крайнюю усталость. На следующее утро он уехал. Вдовица же со своим пожилым сыном уже через два дня оказались на дороге в Эригон, до которого, впрочем, не доехали: их нашли в придорожной канаве, с перерезанными от уха до уха шеями и только что не раздетыми… а темный ящичек, подбитый шелком, валялся рядом. Уж очень глухие были места.
…и еще одна удача чернокнижника-недоучки
Фолькет стоял, чуть не плача от счастья, не веря собственным глазам. Он был один и на многие мили вокруг не сыскалось бы ни единой живой души, потому что так близко к Арр-Мурра подходили только собиратели зирэ — а сейчас было не их время. Цверг огляделся вокруг зудящим, налитым кровью глазом (никакие маски не спасали от мельчайших песчинок, которыми швырялся раскаленный ветер) — позади — пустыня, впереди — отвесная стена, ржаво-бурые скалы, иззубренные как пила. Тихо, радостно вздохнув, он направился к ним.
…Сначала он добрался до Пойолы. Корабли с Муспельских островов ходили туда часто и беспрепятственно; на одном из них цверг и купил место — подешевле, прямо на палубе (поближе к бортам, ибо моряк из Фолькета был некудышный, с самой первой минуты плавания мучимый морской болезнью). В Пойоле он поотирался с неделю, якобы присматривая партию рабов подешевле, а затем, услышав от сведущих людей все, что они знали о хождениях в Арр-Мурра, отправился прямиком в Шибальбу — небольшое селение на побережье моря Покоя, западнее Пойолы. Лет сто назад Шибальба называлась совсем другим именем и была одним из главных городов империи чтитланов; Война Безумного Солнца не пощадила и ее. С течением времени развалины города облюбовали охотника за дарами пустыни, худо-бедно обжили их, приспособив под свои нужды. А нужно им было немного: добротная пристань, пара-тройка трактиров поразухабистее, постоялые дворы, пастбища для приземистых, кривоногих лошадок местной породы, прекрасно переносящих жару и жажду, возможность пополнить запасы продовольствия и воды, и проводники (для охотников помоложе, те, что постарше, обходились собственным разумением и чутьем). Имя же своего пристанища охотники заимствовали у прежних обитателей: Шибальбой чтитланы называли царство мертвых… Здесь Фолькет купил пару лошадок, обычный запас продовольствия и присоединился к одному из караванов, идущих сначала вглубь материка, а затем — краем пустыни на запад; время от времени такие вполне обычные караваны проходили через Шибальбу. Дойдя до края пустыни, цверг без особых церемоний покинул спутников и один направился к безумной земле. На третий день пути одну из его лошадей утащили песчаные волки — малорослые, тощие существа со странно изогнутыми, как щипцы для орехов, челюстями; через неделю издохла вторая. Фолькет продолжал путь с упорством, достойным лучшего применения, не чувствуя ни малейшего сомнения по поводу правильности избранного пути; ноги сами несли его, и даже во сне он продолжал ползти к заветной цели. Заплечный мешок его становился все легче и легче, пока не опустел вовсе, и Фолькет равнодушно отшвырнул его. Через день после этого он увидел перед собою ржавые пограничные скалы Арр-Мурра.
Через два часа неустанной работы Фолькет понял, что все его познания бессильны перед этими камнями. На них не действовали ни разрыв-чары, ни заклинания прямого пути, заклятие же переноса не затрагивало его самого. Фолькет опустился на песок и тихо, злобно завыл. Впрочем, сдаваться он не собирался. У него был один козырь, не в рукаве, а за пазухой.
Фолькет снял с шеи массивную цепочку, сквозь которую было продето кольцо — настоящее. Постояв немного, он протянул руку с кольцом вперед и прокричал:
— Вот мое право и моя плата! А если этого мало, скажи, что тебе нужно!
И стал ждать. Его упрямство, достойное цверга, было вознаграждено.
На расстоянии десяти шагов от него песок взвихрился, повис дрожащей занавесью и осыпался. Глаз Фолькета узрел Его — почти велигорова роста, с длинными черными волосами, забранными в высокий хвост, спадающий до середины спины, тонкие черные губы улыбаются, обнаженные руки и грудь украшены странным рисунком — словно неглубоко под оливково-серой кожей ползают серебряные и золотые змеи… а за спиной неторопливо движутся огромные крылья — черные, как у нетопыря.
