Меня трясло сильнее, чем их, уж я-то понимаю, что это вообще нечто невообразимое, может быть, сгустки времени или довремени, а может быть, простые симбионты-паразиты, как в наших телах большинство бактерий, хотя вполне допустимо, что то и другое одновременно.
— А вам какие ответы? — поинтересовался я. — Может быть, они идут с обеда!..
Впереди из стены стреляют длинные синие молнии, но гаснут, не достигают противоположной стены.
Норберт проговорил напряженным, как тетива на готовом к бою луке, голосом:
— Колдовство…
— Да, — согласился я, — еще какое. Но это внутреннее колдовство. Что-то синхронизирует или вообще… Пойдемте! Обидно, но на нас внимания не обратит.
Он пробормотал:
— А вот мне как-то не обидно.
Сэр Альбрехт, уже полностью придя в себя, сказал наставительно:
— Гордости у вас маловато, дорогой барон. Для рыцаря минус, но для выживания зело, как непонятно, но ясно, хоть и туманно выражается наше его величество.
Он умолк, с каждым шагом воздух становится все горячее, я начал щуриться, с тревогой подумывал, как переносят другие, если даже я, такой орел, и то чувствую некоторые неудобства.
Альбрехт догнал, спросил негромко:
— Что-то легко идем. Слишком. Неужели их здесь так мало?
— Мало? — спросил я. — Да здесь могла бы поместиться целая армия! Но, скорее всего, филигоны сейчас в бою с бароном Келляве.
Он взглянул остро.
— Вы велели ему напасть на крепость?
— Да, — ответил я тяжело. — Он должен был взять всех, кто способен держать в руках оружие. Нужно было ударить в тот момент, когда Маркус откроет зев для новых пленных. Если факелов наделают много, то у них есть шанс.
Он подумал, буркнул:
— У них даже больше шансов, чем у нас, верно?
— Потому орлы здесь, — ответил я, — а там всего лишь соколы.
Жар стал невыносимым, впереди пещера, с потолка свисают ярко-красные, как гланды, сталактиты, но все же это не сталактиты, а скорее полипы.
Альбрехт с недоумением смотрел, как все это на потолке шевелится, сокращается, подрагивает, как желе, появляются и пропадают вздутия, а Норберт, догнав нас, охнул:
— Это что… на стенах?
Посреди пещеры медленно и неспешно кипит, почти не булькая, металл в жидком виде, а у стен поднимается тяжелым валом и трудно ползет вверх до самого потолка, где исчезает, то ли вливается там в стены, тс ли в свод.
— Ну и что, — сказал я нервно, — предполагаю, этс всего лишь машинный зал… как я считаю. Рабочее помещение. Для простых. Низших по рангу.
За нашими спинами сказал с отвращением тяжел(дышащий сэр Тамплиер:
— Так чего мы здесь? Если здесь для простолюдин-ных филигонов? Я желаю драться только с их рыцарями!
— Я тоже, — поддержал Альбрехт заносчиво, — еще провоняемся простолюдинами!
Я зыркнул искоса, кого это из нас пародирует, надеюсь, не меня, а Боудеррия сказала звонким голосом:
— Наверх!
— Наверх, — согласился я, — так наверх. К вершинам власти. Пусть чужой, но вершины есть вершины! Даже такие, как эльбрусьи, которые никому не нужны…
Не договорив, я выхватил у нее факел и сунул в узкую щель справа. Там тонко запищало, я увидел лицо ослепленного филигона, тут же всадил в него меч и вытащил, как нанизанную на прут крысу.
Щель моментально схлопнулась, не оставив следа. Тамплиер одним взмахом отрубил филигону голову и пинком отшвырнул, а Норберт озадаченно щупал стену в поисках щели.
— Будьте внимательнее, — велел я. — Мы не филигоны, мы должны уметь моментально приспосабливаться к изменениям!
Они умолкли, а я на бегу подумал, что филигоны в силу своей неразумности быстро меняться не могут, а только вместе с климатом, вообще ничего изобретать не могут, а создают только, как у нас создают свои цивилизации муравьи, термиты, пчелы, даже бобры.
Разница в том, что филигоны — следующая ступень после млекопитающих. Они так и не стали разумными, однако четыре нервных системы, предельно развитые инстинкты позволили им учитывать все наблюдаемое, понимать и умело использовать. Потому у них может быть развита разве что механика, для ее понимания нужна лишь наблюдательность, Архимед с ее помощью мог творить чудеса, используя силу падающей воды, ветра, рычага и многое еще чего, подсмотренного у природы, так что Маркус либо не они создали, либо Маркус… создать предельно просто.
Ход вывел в пещеру, где красные сталактиты свисают со свода на десятки ярдов, а навстречу поднимаются такие же сталагмиты, тоже красные и багровые.
Норберт охнул:
— Если это не зубы дракона…
— Это сталактиты, — сказал я, — что не совсем сталактиты.
Он поперхнулся и умолк, вконец озадаченный. Альбрехт сказал несколько саркастически:
— Ну вот, барон, все понятно. Сталактиты, что не совсем сталактиты. Все бы так объясняли! Правда, я не знаю, что такое сталактиты… но кому это важно? Наше его величество это знает.
Тамплиер буркнул с подозрением:
— Иле делает вид, что знает. Такое оно, ваше его величество.
Норберт буркнул:
— А что важно?
— Что его величество, — пояснил Альбрехт, — весьма бодры и зелы. Зелость — она весьма! Правда, я не знаю, что такое зелость, но его величество так часто это говорит, что да, значит, это весьма зело и правильно.
— Его величество зря не каркнет, — согласился сэр Сигизмунд.
Я покосился на Боудеррию, она время от времени исчезает, навещая постоянно отстающего Карла-Антона, теперь заботиться остается только о нем, но когда появляется, идет почти рядом, стараясь не упустить ни одного моего слова или жеста.
Альбрехт, доказывая, что он уже и забыл о тяжелых ранах, может еще воевать, вырвался вперед, отважный и пышущий жаром, а там вдруг замер как вкопанный.
— Ваше величество, — вскрикнул он горестно, — они все с ума посходили? Кто так строит, ну кто так строит?
За неровным полом распахнулась пропасть, дна в темноте не видно, а через нее на ту сторону перекинуты три толстые нити, красные и подрагивающие в напряжении, вот-вот перервутся.
— Надо успеть, — сказал Норберт быстро. — Если лопнут…
Он шагнул на ближайшую, ставя ступни вплотную одну за другой, раскинул руки в стороны.
Альбрехт вскрикнул:
— Я так не смогу!
— Я тем более, — громыхнул Тамплиер.
Они оглянулись на меня, я подумал, сказал без особой уверенности:
— Можно идти по средней, а на соседние опираться…
— Как? — спросил Альбрехт. — Не потянуться.
— Можно попробовать, — ответил я. — Дайте факел… Нет, лучше тот, что не горит.
Я ступил на нить, чувствуя, как все внутри замерло, под ногами бездна. Говорят, вниз не смотреть в таких случаях, но как, если нужно видеть, куда ставишь ноги?
