Тагрия молча прижималась к груди Кара. Глаза ее были закрыты, но Кар знал, что она не спит. Что ей хорошо. Что ей нет сейчас дела до прошлого и до будущего — тоже. Она хочет лететь так вечно, чтобы вечно ее обнимали его руки, а встречные потоки трепали волосы, с которых давно сполз глупый вдовий чепец.
Соблюдая обещание, Кар не пытался заглянуть в ее мысли. Но чувства Тагрии были открыты и ему, и Ветру, и оба, не заговаривая об остановке, длили и длили полет — просто чтобы доставить ей удовольствие.
Когда вечерние тени принесли прохладу, Кар закутал Тагрию в свой плащ. Обнял снова, прижался губами к ее виску. Не увидел, а почувствовал ее улыбку. Он сказал бы, что не достоин ее любви, что не смеет рассчитывать на прощение, что лучше нее нет никого в целом свете. Но Тагрия не ждала слов, не сейчас. И Кар молчал, только время от времени целовал непослушные прядки ее волос.
Пришло время, и все трое поняли — теперь можно устроить привал. Ветер сделал круг над лесом, выбирая место. Кар с опозданием подумал, что не захватил в дорогу ничего. И тут же услышал шепот:
— Мои вещи все там остались…
— У меня тоже ничего нет, — ответил он. Усмехнулся: — В прошлый раз я был умней. Я хотя бы взял одеяло!
Невесть почему это показалось им забавным. Кар и забыл, как легко смеется с нею вдвоем. Ветер довольно проклекотал, заставив их рассмеяться еще громче, до слез. Смеясь, ступили они на мягкую траву лесной прогалины, как в уютную комнату в окружении зеленых стен. Совсем рядом, невидимая за деревьями, журчала речка.
— Вода у нас будет, — сказал Кар. — Но ты голодна, Тагрия.
— Нет! То есть не очень. Я могу потерпеть.
— Я мог бы приманить кого-нибудь, развести костер…
— Нет, не уходи! — Тагрия испугано прижалась к нему, но тут же воскликнула: — А костер давай сделаем! Смотри, сколько дров!
Поваленных стволов и впрямь было в избытке. Ломая толстые ветви и складывая костер, Кар видел сквозь полутьму, как Тагрия шептала что-то Ветру, наглаживая обеими руками его перья. Волны грифоньего удовольствия были, как теплый прибой.
— Подожди! — воскликнула она, увидев, что Кар собирается призвать огонь. — Я… вот!
Тагрия упала на колени возле сложенных кучкой дров. Протянула раскрытые ладони. Ее обращение к Силе было неловким, как трепыхания новорожденного грифончика, но огонек вспыхнул сразу, угас, ожил снова… И затрещал, охватывая сухие ветки. Тагрия подняла довольное лицо.
— Как? — только и спросил Кар.
— Я просто очень хотела.
— Это… невероятно, малышка. Ты и впрямь всегда добиваешься своего!
— Не всегда, — возразила Тагрия, погрустнев. — То есть… я думала, что…
— Тагрия. Что мне сделать, чтобы…
— Куда мы летим? — перебила она.
Кар ответил, шевеля ветки, чтобы огонь распространился быстрей:
— Я должен вернуться на восток. Там остались маги, они ждут императорского решения. Они даже не надеются на такие добрые вести. Император отдал нам Долину, Тагрия. Мы возвращаемся домой.
— А… я?
— Долина — дом магов, — улыбнулся Кар. — Ты маг. Твое место в Долине.
— Я ненастоящий маг.
— Самый настоящий.
— А ты будешь теперь с ними? Ты…
— Сильнейший. Знаешь, что это такое?
— Я помню, — сказала Тагрия. — Я все помню, что ты рассказывал.
Высокие, черные в темноте ели окружали их, целились в небо исполинскими стрелами.
Огонь разгорелся, освещая алым лица, золотую шерсть Ветра. Грифон улегся неподалеку, спокойный, удовлетворенный. Закрыл глаза, но не спал. Слушал.
— Значит, все будет как раньше?
— Как раньше — нет. Не будет больше рабства. Не будет убийств и крови. Долина теперь часть Империи, ее обитатели такие же подданные императора, как и все, только власть храма на нас не распространяется.
— А ты возьмешь туда всех, ну… ненастоящих, как я? Как Исара?
— Да, — ответил Кар и понял, что дает обет, который ему придется исполнить. — Всех, кто захочет. Обещаю.
— И все будут учиться магии?
— Да.
— Как она и мечтала, — прошептала Тагрия. В свете пламени Кар видел огоньки в ее глазах. — Школа колдунов…
— Да.
— А если не будет крови, что это значит? Что магия будет только слабой? Познанием?
— Познание — это не слабая магия, Тагрия. Это ее начало, только и всего. Что касается крови, научимся обходиться без нее. Когда-то маги это умели. Значит, есть пути и значит, мы будем их искать. Мой учитель, оказывается, начал эту работу. Нам предстоит ее продолжить.
— А если их не найдется, этих других путей?
— Будем обходиться собственной Силой, — ответил Кар, отправляясь за новой порцией дров. Вернувшись, спросил: — Это лучше, чем остаться вовсе без магии, согласна?
— Да! А… почему ты так улыбаешься?
Кар подложил веток в костер. Сел рядом, притянул ее к себе за плечи.
— Я соскучился по твоим вопросам, малышка. Значат ли они, что я прощен?
И впервые заметил в ней лукавство, когда Тагрия с улыбкой отстранилась:
— Не знаю, я пока не решила. Я еще поспрашиваю, можно?
— Сколько угодно.
Но Тагрия не спешила задавать следующий вопрос. Веселость ее исчезла, голос прозвучал тихо и печально:
— Когда я была там… Ну, у магов…
— Ты ждала меня. А я не пришел.
— Нет! — Тагрия даже замотала головой. — Я же знала, чего они хотят, чтобы ты пришел и достался им! Меня же нарочно для этого не убили, даже когда я чуть не сбежала. Я надеялась, что ты не придешь!
Кар не нашел слов, достойных ее преданности. Молча поцеловал ей руку. Тагрия смотрела без улыбки.
— Там был один мальчик, — сказала она. — Он сказал, что ты… Что он твой сын.
— Это правда.
— Он еще сказал, что ты… изнасиловал его мать. И бросил. Это тоже правда?
— Нет! Поверь мне, пожалуйста. Я не насиловал Лаиту, скорее, она меня. Правда, она сделала это, защищая свою жизнь, так что вряд ли можно ее винить…
— От чего защищая?
Кар вздохнул. Тагрия смотрела с тревожным вопросом. Как и прежде, казалось невозможным утаить от нее хоть что-то.
— От меня. Я хотел ее убить.
— Почему?
— Лаита, герцогиня Тосская — та самая женщина, которая помогла в убийстве императора Атуана и рассказала всем, что это сделал я. Из-за нее я бежал, из-за нее потерял все. И угрожал тебе смертью.
Тагрия молча смотрела. Глаза ее на бледном лице казались огромными.
— Мне было тогда девятнадцать лет, Тагрия. Я верил, что мечом можно исправить несправедливость.
— А потом у нее родился ребенок, и ты…
— Поначалу я не знал. Когда узнал, Моурет уже был герцогом Тосским, а его мать содержалась в заключении. Я не стал ничего менять.