— Душа моя — открытая книга. Прочти ее.
— Даешь ли ты разрешение слиться с тобой?
— Затем я и пришла.
Белый песок холодит пальцы. Кажется, проникает сквозь них в самую душу, засыпает ее миллиардами невесомых крупинок, но не наполняет, а растворяется, становясь душой.
— Принимаешь ли ты закон дайкини?
— До последнего слова.
— Готова ли ты сделать следующий шаг?
— Назови его.
— Смерть.
— Что?
Даша широко распахнула глаза и сразу же столкнулась с внимательным и очень грустным взглядом Алиции.
— Что?
Ей казалось, она ослышалась.
— Смерть, — повторила баронесса.
— Нет.
И яркая вспышка — картинка вчерашней мерзости, разорвала теплое таинство слияния. Хрип умирающего василиска, кровь дракона…
— Сегодня прольется кровь, — продолжила Алиция. — Это сделаешь ты.
И стало понятно, почему баронесса клялась не прикасаться к кинжалу — потому что именно она была жертвой церемонии. Добровольной жертвой.
— Сущность, — прошептала Даша.
— Ты должна убить меня, чтобы освободить ее. И принять. И слиться.
— Ты искала…
— Преемницу, — эхом продолжила дайкини. — Мне пора уйти, ты займешь мое место.
— Я не стану лить кровь.
— Это мой выбор.
— Так соверши его сама!
— Я не могу! — В голосе Алиции прозвучали умоляющие нотки. — Даша, все связано, все идет одно за другим, последовательно, по великому кругу. Нет ничего лишнего, и нет ничего, через что можно переступить. Как нет ничего вечного. Все обновляется, все меняется, и мы с тобой — лишь часть глобальной церемонии, которая будет длиться до тех пор, пока существует понятие жизнь. Ты должна.
Кинжал лежит справа. Прямой. Бронзовый. Один удар, и на нее свалится богатство и невиданное могущество. Уважение, почитание и долгая жизнь. Исполнится мечта. Оживет сказка. Один удар, чтобы убить.
— Слишком тяжелый груз, — прошептала девушка.
— Часть обряда.
— Еще скажи — испытание.
— В том числе, — подтвердила баронесса. — Любая церемония — испытание.
— Значит, я его не прошла.
— Даша!
Алое свечение стало меркнуть.
— Мне жаль. — Девушка вскочила и быстро побежала к дверям.
Не оборачиваясь.
С трудом сдерживая слезы.
* * *
Южный Форт, штаб-квартира семьи Красные
Шапки. Москва, Бутово, 11 июня, суббота, 21:14
— Короче, Чемодан, я все продумал, — обрадовал Гнилича Шпатель. — Все будет круто, мля!
— В натуре?
— Как из пушки.
— Так не держи в себе.
— И не собираюсь, — гыгыкнул Дурич. — Сразу к тебе примчался, чтобы рассказать и поведать, мля.
Предыдущее совещание заговорщиков ничем толковым не закончилось. Слушая Чемодана, Шпатель усердно морщил репу, вставлял короткие замечания, больше похожие на случайно вырвавшиеся междометия, и при первой же возможности сбежал, пообещав «конкретно поразмыслить, мля». Гнилич отпустил идиота с легким сердцем: главное, чтобы Дуричи стрелять вовремя начали, а остальное не важно, потому и удивился, увидев сосредоточенную физиономию Шпателя.
— Я слушаю.
Дурич вплотную приблизился к Чемодану и многозначительно понизил голос:
— У нас какая главная задача, братан? Кувалду грохнуть?
В действительности задач Гнилич запланировал много: сковырнуть одноглазого, наподдать Шибзичам, захватить вискиделательную машину и объявить великим фюрером самого себя — великого Чемодана. Однако спорить с Дуричем хитроумный уйбуй не стал:
— Типа того.
— Вот я и придумал за тебя, как это сделать, спасибо потом скажешь. — Шпатель ободряюще улыбнулся. — Ты сначала как будто бузу возле евойного пистолетного подвала замутишь, а когда Кувалда побежит завод спасать безоглядно, тута его и достанешь. Я даже придумал, как тебе засаду смастерить.
— И как?
— А вот: за кучей мусорной укроетесь и одноглазого положите. Хитрый, мля, ход, в натуре.
— Офигенно хитрый.
— Я знал, что тебе понравится.
— И я все сделаю, — пообещал Гнилич, оценив стратегический замысел сообщника примерно на два с минусом. — А ты что делать будешь?
— Как договорились, мля — побегу вискиделательную машину спасать. Ничего, мля, лишнего, тока по делу.
— И как ты ее спасать будешь?
— Через потолок, мля, — беззаботно ответил Шпатель. — Мы сначала Шибзичей тупых из ихней казармы прогоним, потома тама дырочку взорвем в полу, прыгнем в подвал сверху, всех вискидельщиков положим и станем ждать, как ты победишь. А потома… А потома решим, чо дальше.
Дурич лукавил: что будет дальше, он и представлял, и предвкушал. Рисовался ему жаркий бой у мусорной кучи между тупыми Шибзичами и тупыми Гниличами, пороховой дым, затянувший двор Форта, вопли умирающих бойцов и полная разруха. И еще — победоносное выступление из вискиделательного подвала великих Дуричей под командованием знаменитого Шпателя, чемпиона и будущего великого фюрера.
— Вижу, ты, в натуре, крепко приготовился, — медленно протянул Чемодан. Глупый Шпатель упустил главное: из собственной казармы Шибзичи будут прогоняться неохотно и наверняка положат уйму Дуричей, что сыграет на руку будущему великому фюреру Чемодану. — Делай, как задумал, а я с ребятами за мусорной кучей засаду устрою.
— Ты бойцов собрал? — деловито осведомился Шпатель.
— Да.
— Тогда начинать надо, чтобы до ночи управиться, — Дурич возбужденно подпрыгнул. — А то темно станет — Шибзичей стрелять неудобно…
— Я, мля, тоже не люблю, когда темно, — вальяжно протянул Иголка, заканчивая чистить дробовик.
— А ты почему? — поинтересовался великий фюрер.
— Неуютно делается, — сразу ответил боец. — Днем оно заметнее, куда палить, а в темноте — только патроны тратить.
— Зато и в тебя палят неправильно, — выдал Контейнер. — Можа, и хотели бы убить, да не получилось, потому как ночь. И остался ты жив, а мог и нет.
— И чо хорошего?
— В том, что жив?
— В том, что все живы, — уточнил Иголка. — Бунты и подавление их для чего делаются? Чтобы кто-нибудь кого-нибудь убил. То есть, мы — их. А если просто побегать и пострелять, это не война получается, а пинбол человский, когда они размазней друг друга красят.
— А если, допустим, не ты их, а они тебя? — задал острый вопрос Контейнер.
— Нам такого не надо, — отрезал Иголка. И покосился на Кувалду: — Верно я говорю, твое великофюрерское?
— Верно, — не стал спорить одноглазый.
— И как вы этого не допустите? — Сегодня Контейнер был настроен скептически. Впрочем, он всегда испытывал некоторые сомнения перед большой дракой.
