— Блестящий удар, северянин! — раздался сочный голос Друзандры, в котором ясно слышалось одобрение. — Весьма впечатляет. Доказывает, что сила почти столь же полезна, что и умение.
Она остановилась в нескольких шагах, в то время как Конан вытирал окровавленный клинок об одежду убитого.
Ариэль молча помогла деревенской женщине с ребенком вернуться в хижину. Под защитой воительницы женщина склонилась над младенцем, успокоила его ласковыми словами и поднесла к своей пышной груди.
— Хорошо сказано, Друзандра. — Конан поднял взгляд на женщину в блестящих доспехах, которая стояла перед ним, уперев руки в бедра. — Я только надеюсь, что у тебя еще не вошло в привычку убивать моих или Гундольфовых людей.
Светлые брови Друзандры поползли вверх, под белокурую челку.
— Все зависит от них, лейтенант. Среди твоих людей много такой сволочи, как эти?
— Э, так не пойдет, — хмыкнул Конан и поглядел на нее мрачно. — Если они и заслужили смерти, то учти: своих людей я убиваю сам.
— Заметно. — Друзандра вскинула копье на плечо и повернулась, чтобы уйти. — Но должна тебе сказать, с тебя «спасибо» за то, что я спасла тебе жизнь.
— Спасла мне жизнь? — Конан посмотрел на нее с неподдельным удивлением. — Да ты едва не угробила меня!
Друзандра вскинула голову, повернулась и, не говоря ни слова, отправилась к форту. Ариэль еще раз настороженно бросила взгляд на Конана. И вскоре обе женщины исчезли.
Несколько секунд Конан в задумчивости созерцал два трупа, распростертые у его ног, а затем выругался. Веселенькая переделка. Возможно, она ему еще аукнется. Но тут уж ничего нельзя было поделать. По крайней мере, у него есть свидетели — и помощники.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
СЕРЕБРЯНЫЙ ДОЖДЬ
Конан отвернулся от трупов и прошелся по деревне — не обнаружатся ли признаки грабежей и насилия. Он ничего не заметил. Дома были прочно заперты, а деревенская площадь пустовала. Общественный очаг в ее центре был холоден и пуст, потому что за ним никто не следил. Снова начал накрапывать дождь. Единственным звуком, доносившимся до слуха, был собачий лай из-за запертых дверей. Испуганные глаза следили за Конаном в щели между ставнями.
Когда Конан отошел на порядочное расстояние от места поединка, он увидел, что оборванный молодой парень из сельских склонился над Стенгаром. Он поспешно пытался вытащить меч убитого наемника, придавленный тяжестью трупа. Был он бос, растрепан, одет в заплатанные штаны и бесформенную грязную рубаху.
Конан хотел было его окликнуть, но что-то его удержало. Пускай забирает себе этот меч, подумал он. Возможно, когда-нибудь этот оборванец станет великим полководцем.
Юноша поднял голову. Шаги, подумал Конан. Но нет. Парень смотрел на капли дождя, которые падали теперь чаще. Большие холодные капли. Но они не были мокрыми.
Конан огляделся — нет ли поблизости укрытия. Град! Градины звонко бились о доспехи и больно ударяли по голове.
Проклятая погода! Конан заторопился в первое попавшееся укрытие. Сейчас начнется светопреставление, судя по тому, как почернело небо.
Град становился все сильнее. Теперь Конан бежал. Ледышки падали на него, хлестали его тело, скакали вокруг по земле, приминая и выбивая посевы.
Затем он услышал пронзительный вопль. Конан остановился и обернулся. Крестьянский парень схватился за свое плечо, где расползалось темное пятно. Парень отнял ладонь и в ужасе уставился на кровь. Затем он отскочил от меча Стенгара и бросился было бежать. Внезапно он резко остановился, будто незримый удар обрушился на него сверху, и рухнул на колени.
Огромные камни падали на деревню. С неба на землю рушились, чертя в воздухе серебряные полосы, странные предметы. Конан перевел взгляд на них и увидел, что градины по форме и размеру напоминали теперь кинжалы. Острые, как бритва, искривленные кинжалы. Некоторые при ударе о землю раскалывались и рассыпались на множество серебряных полос, другие же с глухим звуком вонзались в землю. Удары были таковы, что Конан, мог чувствовать их содрогание под подошвами сапог.
Деревенский парень лежал на земле. Из его неподвижного тела из множества ран текла кровь. Конан откинул любую мысль попытаться его спасти, он бежал, спасая собственную жизнь.
Над головой он держал свой широкий топор, как щит. То и дело оборачиваясь назад, он отметил, что град над деревней был куда смертоноснее, чем твердые, как камень, ледяные обломки, бьющие по его броне.
Облака свились в черных змей и клубились и извивались в небе. Он видел, как падающие ножи отсекают щепки от деревенских заборов, легко пробивают соломенные крыши хижин. Из запертых жилищ доносились испуганные крики.
Киммериец бежал все дальше. Теперь град становился слабее. Несколько маленьких ледяных кинжалов вонзились в его предплечье. Со страшными проклятиями Конан вырвал их и отбросил в сторону. Глубоко в душе его росла уверенность в том, что он стал свидетелем отвратительного колдовства.
Он продолжал мчаться вперед, слепой от ярости и паники. Затем Конан сообразил, что прямо перед палисадом град прекращается. Здесь шел просто слабый дождик. Над палисадом показались любопытные лица. Толпа наемников высыпала наружу через боковой ход. Они смотрели на него виновато и изумленно, а затем снова оборачивались к деревне, где продолжал бушевать чудовищный ледяной шторм.
Возле палисада стояла черная арба Агохофа с двумя его кроткими осликами. Неподалеку от нее, на вершине холма, находился и сам колдун. Забыв обо всем, он склонился над каким-то прибором, из которого в небо бил таинственный свет.
Подозрения Конана превратились в уверенность. В его душе нарастала ярость, такая же холодная, как и ледяная буря. Конан направился к колдуну. Теперь он видел, что туранец склоняется не над одним, а над двумя предметами: деревянной подставкой для свитков с грифоновыми лапами и крыльями, с которой свисал желтый пергамент, и каким-то странным устройством.
Это устройство представляло собой своего рода подставку, на которой крепилась круглая большая пластина. Угол наклона этой пластины можно было изменять по своему желанию. Щитовидный диск был сделан не то из кристалла, не то из серебристого металла. Трудно было сказать с уверенностью, потому что его поверхность своеобразно иррадиировала. Сейчас она была установлена так, что, казалось, собирала весь свет с неба и отражала его в виде луча, направленного в клубящиеся серые облака над деревней. Дождевые капли отблескивали в этой колонне света, делая ее видимой. Конан заметим, что капли, которые падали на диск, шипели, будто попав на раскаленную плиту, а затем, превращаясь в ледышки, падали на землю.
Роль Агохофа во всем этом процессе была не до конца ясна. Тощий юнец склонялся над устройством, смотрел в свиток и бормотал себе под нос на чужом языке с совершенно отсутствующим видом. Время от времени он нагибался вперед и делал пассы руками с задней стороны диска, как будто подпирая его. В остальное время его руки бессмысленно порхали в воздухе.
Конан остановился перед Агохофом и легонько ударил своим топором о стальной нагрудник, чтобы привлечь внимание колдуна. Юнец бросил на него раздраженный взгляд, и Конан проговорил сквозь стиснутые зубы:
— Град вызываешь, а?
— Да, — ответил Агохоф, снова возвращаясь к своей нечистой работе. Казалось, он едва замечает могучего, забрызганного кровью варвара, высящегося над ним. Он продолжал возиться со своим устройством и рассеянно бормотал: — Потрясающие результаты… еще никогда не было столь превосходных условий…
Конан прервал его:
— Ты уничтожил деревню.
Агохоф отмахнулся:
— Неважно. Деревня отдана мне… для испытаний.
Залитая кровью рука Конана вознесла высоко над головой его страшное оружие.
— Испытания, говоришь? Так вот тебе испытания!
Конан обрушил топор на серебряный диск.
Раздался звон, который, казалось, отразился в других измерениях. Деревянная рама была разбита этим ударом в щепки. Диск взорвался во вспышке света, которая опалила лица всех леденящим холодом. Хотя, когда сияние погасло, от странного серебристого металла не осталось и следа. Топор Конана лежал на земле, точнее, лежало топорище. Что до закаленной стали, то лезвие топора разлетелось на множество обломков.
— Мой треналлиум! — Агохоф оторвал взгляд от разбитого устройства и устремил его на Конана. Гримаса гнева и ужаса исказила его лицо, обнажив выкрашенные цветными красками передние зубы. — Как ты посмел!.. — прошептал он.
— Ты и в самом деле хочешь знать, как я осмеливаюсь? — сказал Конан, кладя руку на рукоять меча.
— Слишком много себе позволяешь, — рявкнул ему в ухо хриплый голос Гундольфа. Капитан встал между колдуном и варваром. — Пожалуйста, волшебник, пощадите его! — В грубом голосе старого воина звучал суеверный ужас. — Это один из лучших моих людей. Он спятил… от силы твоей магии!
