Вызов?
Мысль была не то, чтобы неожиданной. Скорее уж обидно, что пришла она в голову не Бекшееву. И от этой обиды голова вновь разболелась, намекая, что время-то позднее. И отдыхать надо.
- Спасибо, - сказал Бекшеев. – На вызов, пожалуй, похоже… отсюда и наглость.
И то, что погибли оба следователя.
Не пропали, отнюдь.
Их и выбрали именно для того, чтобы внимание привлечь.
Тогда и письмо мог прислать… нет, это уже чересчур. Бекшеев остановил себя. Завтра. Он доберется до места, осмотрит лично все. Тогда и решит…
- Этот ваш… Туржин, - Тихоня отлип от стены. – Мне не нравится. Громкий. И болтает много. Еще и дурак.
Почему-то слышать подобное было весьма приятно.
[1] Ге́нри Го́вард Холмс (англ. Henry Howard Holmes; настоящее имя Герман Уэбстер Маджетт, англ. Herman Webster Mudgett) — первый официально зарегистрированный американский серийный убийца. Биографию и деяния желающие могут почитать сами. И да, не для слабонервных.
Глава 5 Место
Глава 5 Место
«Стоит помнить, что пышный рукав в сочетании с кружевной отделкой по-прежнему в моде, однако следует отдавать предпочтение кружеву узкому, мягких оттенков. Да и вовсе избегать излишней вычурности, отдавая предпочтение прямым и простым, чистым линиям…»
«Мода Петербурга»
Софья осторожно оперлась на руку Тихони. А тот просто взял и снял её с лестницы, чтобы поставить рядом с чемоданами.
- Стой тут, - велел он строго. И нахмурился.
Солнце.
Солнце наполняло старую станцию. Оно высветлило стены вокзала, что виднелся неподалеку, светом скрывая старые шрамы от пуль и осколков. Оно растеклось по платформам, плеснуло теплом на и без того раскаленные вагоны. И Девочка, растянувшись на перроне, раскрыла пасть. Бока её вздымались, а синеватый язык свесился до самых почти лап.
Жарко.
Очень жарко. И жара какая-то влажная душная. Предгрозовая. Пусть на небе ни облачка, но меня не обмануть.
- Давай, поспешай, - проводник мялся, то и дело кидая взгляд на часы. Стоянка здесь длилась две минуты, которые явно подходили к концу.
Поезд издал протяжный гудок, предупреждая.
- Все, - Тихоня окинул взглядом и нас, и чемоданы. – Давай, двигай…
- Погодь! – спохватился Туржин. – Я сигареты, кажись, оставил…
Проводник ловко вскочил в вагон и лестничку поднял, явно торопясь.
- Новые купишь, - Тихоня, пусть был ниже, но на Туржина умудрялся глядеть сверху вниз и снисходительно, что Туржина бесило до крайности.
- Разоришься покупать… - буркнул тот в сторону.
Я огляделась.
Станция… как станция. Обыкновенная. Простенькое здание в четыре стены и два окна. Некогда ему досталось, но не так уж и сильно, коль устояло. Окна заменили. Стены покрасили и красили, верно, каждый год. Нынешняя белизна успела запылиться, но не так, чтобы вокзал казался вовсе уж грязным.
Пара путей, что пролегли по высокой насыпи. И бетонная плита платформой.
Неказистая будка туалета, видневшаяся чуть в стороне.
Дорога.
- А встречать нас не должны? – поинтересовался Туржин, с раздражением пиная камушек, который с шелестом полетел с насыпи. – Какого мы вообще тут? На же ж вроде в Городню…
- Вроде, - Тихоня осматривался совсем иначе. И взгляд его прищуренный скользил по лесу, что поднимался слева и справа монолитными зелеными стенами. – Нам в Бешицк, это уездный городишко. Отсюда будет верст пять. Но можно сперва до Городни, а потом уже от Городни и до Бешицка, пересадкою. Аккурат к вечеру и прибыли бы.
Девочка лениво поднялась и, отряхнувшись, тявкнула.
Нас и вправду встречали.
Сперва я почуяла запах, такой вот характерный – бензина и масла. Его принес ветерок. А следом донеслось кряхтение мотора. Старенький грузовичок выполз к станции, у которой и замер.
- Вот… гадство, - Туржин поглядел на небо. – А…
- Хватит ныть, - Тихоня сбежал с насыпи.
- Воздух здесь чудесный, - Софья так и стояла, в светлом льняном платьишке, совершенно неуместном в этой вот глуши. И шляпка её соломенная, украшенная атласною лентой, казалась чуть ли не издевкой. – Лесом пахнет. Земляникой… земляника скоро поспеет. Обожаю землянику. А вы?
Она повернулась к Туржину.
- Я? – тот слегка побледнел. – Я… как-то вот…
- Она очень полезна, - наставительно произнесла Софья. – Правда, Алексей Павлович?
И улыбнулась так, лукаво.
- Правда, - согласился Бекшеев. – Прошу… судя по жестикуляции Тихони, это и вправду за нами…
А навстречу по насыпи уже бежал парнишка. Одной рукой он придерживал картуз, что норовил свалиться с кучерявой головы. Другой же – штаны, слишком просторные, пожалуй.
Смешной.
- Рядом, - сказала я Девочке.
Та широко зевнула и подошла, чтобы плюхнуться рядом.
- Доброго дня! – крикнул запыхавшийся паренек. – Вы извините, пожалуйста. Я просил транспорт выделить, а Михалыч сказал, что нету. Пока с ним, пока то да сё… еще и заглох по дороге! Думал, что все уже. Но как-то ничего… назад доползем.
Туржин выругался, тихо, но с душой.
- Я Васька… в смысле Василий Ерофеев, - паренек убрал руку с картуза. И штаны отпустил. – Не подумайте… я тут, при участке состою. Пока вольнонаемным числюсь. Помощником. Вот… но так-то обещали, что в жандармы возьмут. Потом. Позже.
Он шмыгнул носом, и улыбка стала еще шире.
- Так это… вы того… залезайте! – предложил он. И к чемодану потянулся. Кажется, Девочка нисколько его не испугала.
Она от удивления и рычать не стала, когда Васькина, покрытая царапинами, пылью и, кажется, самую малость черной смазкой рука ухватила чемодан за ручку.
- Погодите, - мягко остановил паренька Бекшеев. – Нас должны были встретить.
- Ну так, - Васька ничуть не смутился. – Я ж встретил!
Действительно.
- Вы не подумайте. Я с малых лет баранку кручу. Сперва на хозяйстве, но Анька, сестра моя старшая, погнала. Мол, чего мне на хозяйстве, когда в люди выбиваться надо. А я ей, что я и так в людях! Она же ж одна… теперь и вовсе одной боязно. Из-за того… ну, того…
Васька не умолкал.
Не знаю, волнение ли его сказывалось, или же он сам по себе отличался говорливостью, но бодрый голос его изрядно действовал на нервы.
Это просто нервы на пределе.
Это просто…
Лес. И тот, кто в лесу живет.
- …а еще в том годе я Семенову помогал. Он попросил. Сам пришел, между прочим. Так и сказал, мол, Анька, Васька у тебя парень толковый и грамоте обучен, и рукастый, я самолично у Шапошникова за него просил… - чемодан рукастый еле-еле поднял, но упрямо волок, пыхтя от натуги. Туржин подхватил свой и демонстративно зашагал вперед, туда, где стоял грузовик. Бекшеев закинул на плечо рюкзак, взялся за Софкин кожаный чемоданчик и к моему потянулся.
- Справимся сами, - Тихоня с легкостью взлетел на насыпь. – Воздух тут… песня, а не воздух! Лесом пахнет! Почти как на Дальнем, а то эти ваши столицы… дымища одна.
Мой рюкзак он закинул на одно плечо, свой – на другое. А я взяла Софью под руку.
- …так и повадился помогать. Мне даже мотоциклу отдали! – хвастался Васька. – Сперва. Правда, битую, она еще от одного немецкого охфицера осталась, его давно уж застрелили, но и мотоциклу…
- Смерть, - тихо сказала Софья. – Рядом…
Я оглянулась.
Прислушалась.
И мысленно окликнула Девочку, которую тоже волновали звуки и запахи. Манили. Дразнили. И звали туда, где колыхались по-над стеной лещины старые матерые сосны.
- Извини, - Софья тотчас отряхнулась. – Это все дорога… и предчувствия. Иногда теряешься. Граница, где предчувствия и где ты сам их выдумал, она стирается на раз. Легко переступить и не заметить.
- Ничего. Справимся.
Лес смотрел на нас.
Лес был иным, чем на Дальнем. Он видел. Помнил. И я вдруг вспомнила. Тонкие нити-тропинки, что пробираются меж огромных стволов. Запах. И капли смолы, выползающие из трещин, покрывающие кору тончайшим липким слоем. Заденешь волосами, в жизни после не вычешешь.
