Финч еле держался на ногах. Его слегка подташнивало. Мысли смешались. Если переданное псом верно, то нет причин скорбеть над тем, кто не умер. Сейчас он обитает в новом теле. Он ходит по земле в новом обличье. Неужели это произошло снова? Неужели Уил Тирск стал тем, кто убил Ромена Корелди?
Валентине, разумеется, полагалось это знать, но что он ей скажет? Она ведь даже не станет его слушать. И хотя Валентина человек добрый и открытый, а порой даже попустительствует свободомыслию — тем не менее в магию она не верит. Кто знает, вдруг она и его — стоит завести разговор о переселении душ — выдворит из королевства? Нет. Такое лучше держать при себе, по крайней мере до поры до времени.
Королева все еще разговаривала с Лайриком, и Финч попытался сосредоточить внимание на тех, кто его окружал.
— Лайрик, я требую, чтобы в замок — самое позднее завтра к вечеру — доставили эту девицу Хилдит. Приведите ее прямо ко мне, и чтобы не было никаких свидетелей. Кстати, здесь многие знают об убийстве?
Лайрик мысленно похвалил королеву за благоразумие.
— Немногие, выше величество. Но никто из них не знает самого Корелди. Он был тут чужаком. Народу тут вообще живет немного, а те, кто что-то слышал, вряд ли знают, о ком идет речь. Убили кого-то — вот и все, что им известно.
— Прекрасно. Пусть ваши люди распространят слух, что убит бывший заключенный королевской тюрьмы, которому мы даровали свободу, при условии, что он покинет пределы страны. По существу, так оно и было. Слух, который вы пустите в народ, однако состоит и другом. Сделайте так, чтобы люди думали, будто это дело рук какою-нибудь местного роялиста, оскорбленного поведением Корелди на турнире и посчитавшего своим долгом избавить Бриавель от подстрекателя. Проследите, чтобы везде говорили о том, что наша помолвка с королем Моргравии — дело решенное и приготовления к свадьбе идут полным ходом. Главное, чтобы это не звучало как официальная версия, — добавила она. — Пустите слух в паре трактиров, где обычно собираются любители потрепать языком. Расходы беру на себя. Кстати, не переживайте, если ваша история обрастет немыслимыми подробностями. Главное, чтобы люди поверили, что это целиком и полностью наше внутренне дело.
— Но почему? — удивился Крелль, не успевая следить за рассуждениями Валентины.
Лайрик улыбнулся, хотя и довольно мрачно.
— Прекрасно, ваше величество, — ответил он с поклоном и повернулся к канцлеру. — Потому, канцлер Крелль, что коль эти слухи будем распускать мы сами, то мы же и проследим за тем, чтобы они как можно быстрее прекратились. И если народу скажут, что погиб какой-то каторжник, то нас ждут куда меньшие неприятности, чем если станет известно, что речь идет об убийстве знатного чужестранца, тем более близкого ко двору. И что немаловажно для нас, своим решением ее величество предотвратит возможный ущерб репутации нашего государства. И независимо оттого, причастен или нет к убийству человек, которого мы с вами подозреваем, в душе он наверняка будет благодарен королеве за то, что она по простоте душевной взяла на себя вину ради спасения доброго имени Бриавеля.
— Понятно, — вздохнул Крелль. — Ее величество унаследовала от своего отца быстрый ум и стратегический дар.
Услышав похвалу в свой адрес, Валентина усмехнулась.
— Хотелось бы надеяться. Мы с вами, господа, вступаем на зыбкую почву, и нам понадобится немалая смекалка, чтобы с честью выбраться на твердую землю.
Оба ее спутника кивнули в знак согласия.
— А как же тело? — осмелился напомнить канцлер.
Королева вздохнула, довольная уже тем, что сумела сдержать чувства в присутствии приближенных. Они подчинялись ей теперь точно также, как совсем недавно ее отцу. Она воистину стала их верховной правительницей.
— Лайрик, если вдруг здесь объявятся любители совать нос не в свои дела, скажите им, что тело захоронено в безымянной могиле. Притворитесь, что ничего не знаете сами, поскольку лишь отдавали распоряжения. Вы — начальнику стражи, тот — своим подчиненным, те — могильщикам и так далее, чтобы было непонятно, кто за все это отвечал. Постарайтесь создать впечатление, что лично вас это не касается.
— Слушаюсь, ваше величество.
— Крелль, а вы тем временем займитесь телом. Кому можно доверить погребение?
— Отец Парин, моя королева, человек уважаемый и лучше всего подходящий для этого дела. Он поможет нам предать тело Ромена Корелди земле с надлежащим достоинством.
— Разумеется, с достоинством, — согласилась Валентина, но перед ее мысленным взором в очередной раз предстала Хилдит, услаждающая продажными ласками ее возлюбленного. — Тело будет предано земле без свидетелей. Никто никому ничего не говорит, за исключением отца Парина. Крелль, прошу вас, распорядитесь выделить место рядом с моим отцом.
— Ваше величество, в королевском склепе?
В его тоне слышалось недоумение, и Валентина поняла, что канцлер не одобряет ее решение.
— Именно, — твердо произнесла она. — Корелди заслужил эту честь. Он сражался, защищая жизнь моего отца, и, безусловно, спас мою собственную. А еще он… — Валентина не договорила, вернее, заставила себя замолчать, не дав вырваться предательским чувствам. Ее подданным лучше не знать о них. И она со вздохом добавила: — Такова моя воля.
— Как прикажете, — ответил Крелль и отвесил поклон.
— Лайрик, а как те солдаты, что сопровождали вас?
— Все как один проверены на надежность, ваше величество. Если позволите, я сейчас соберу всех и доведу до их сведения ваше распоряжение.
— Пусть каждому из них за этот месяц выплатят двойное жалованье. Люди должны понять, что мы высоко ценим их преданность.
Лайрик кивнул и, отвесив поклон, удалился.
— Платье, — произнес Крелль, — нам нужно обрядить покойного в подобающее платье.
Валентина вновь перевела взгляд на бездыханное тело Корелди в пропыленном дорожном одеянии.
— Ему к лицу темно-серый цвет, — заметила она сдавленным голосом. — Он подчеркивает синеву его глаз.
Канцлер поднял на нее недоуменный взгляд, но тотчас поспешил отвернуться. На лице Валентины читалось неподдельное горе, и он понял, что ее лучше оставить одну.
— Ваше величество, я пойду, разыщу отца Парина, — пробормотал Крелль.
Дверь часовни едва слышно закрылась.
— Запри ее на замок, Финч. Я хочу побыть одна, — добавила королева, и в этот момент чувства взяли над волей, и она разрыдалась. Склонившись над окоченевшим телом любимого, Валентина лила безутешные слезы. В эти мгновения в часовне была не королева, обязанная, что бы ни творилось в душе, блюсти жесткие правила придворного этикета, а молодая женщина, горько оплакивающая смерть возлюбленного.
