— Что вы скажете про свисток? — допытывался Геборий.
— Опять-таки ничего. Может, он уже и не свистит.
— Вернусь-ка я лучше на палубу, — сказал историк. — Там хоть воздух посвежее. А копье, между прочим, баргастское.
— Слишком большое и длинное, — возразил Кульп. — Баргасты такими не воюют.
— Это я тоже знаю. Но по виду оно напоминает мне копья баргастов.
— Говорю вам: оно слишком большое.
Геборий молча скрылся за дверью. Кульп сердито посмотрел на копье. Нет, все-таки слишком большое. Маг протянул руку и осторожно снял с шеи мертвеца свисток.
Вернувшись на нижнюю палубу, Кульп достал свисток и ахнул: тот был полон магической силы.
«Все понятно. Дыхание Отатараля. Появился Геборий, и свисток превратился в безделушку. А еще раньше появилось нечто или некто, и магия тистедуриев их не уберегла».
Маг огляделся. Буян расположился на носу — естественно, со своим неразлучным арбалетом. Рядом с матросом стоял Бодэн, покачивая перевязанной рукой. Фелисина замерла возле средней мачты. Пирамида из отрезанных голов совсем не пугала ее. Геборий куда-то исчез.
К Кульпу подошел Геслер.
— Честняга полез в «воронье гнездо», — сообщил капрал.
— Куда? — не понял маг.
— На мачтах больших кораблей есть такая корзина. Туда забирается впередсмотрящий и наблюдает за морем. Свисток взять не забыл?
Кульп отдал ему свисток.
— Вы уже решили, куда плыть?
— Пусть сначала Честняга расскажет, что увидел, а там решим.
Пока они говорили, матрос добрался почти до самой вершины мачты и залез в большую корзину, называемую «вороньим гнездом».
— Копыто Фенира! — донеслось сверху. Все задрали головы.
— Что видишь? — крикнул Геслер.
— Три колышка в заду! На нас идет буря!
Геслер и Кульп бросились к правому борту. Там, где должен был находиться горизонт, мелькали молнии.
— Этот безумец прорвался и сюда! — сердито прошипел маг.
Капрал окликнул Буяна.
— Посмотри, на что годны паруса.
Сразу после этого Геслер поднес к губам свисток и дунул в него. Ответом ему был хор стонущих голосов. В воздухе стало холоднее. Свист вобрал в себя всю боль страдающих душ. Геслер тут же опустил свисток.
Скрипнули деревянные весла, готовые погрузиться в воду. Из гребного отсека вылез Геборий. Глаза старика были широко раскрыты от ужаса и изумления, а узоры его татуировки пылали белым огнем.
— Капрал, у тебя появились новые матросы, — прошептал Геборий.
— Они просыпаются, — почти одновременно с ним произнесла Фелисина, пятясь от мачты.
Кульп сразу понял. Словно по команде отрезанные головы открыли глаза и устремили их на Геслера.
Капрал вздрогнул, потом заставил себя улыбнуться.
— Мне бы таких, когда я был сержантом и занимался муштровкой новичков.
— Твой барабанщик тоже готов, — сообщил Геборий, вглядываясь в сумрак гребного отсека.
— Паруса сгнили, — сообщил подошедший Буян.
— Вставай на руль, — велел ему капрал. — Три колышка в зад! Теперь нам остается только удирать отсюда.
Он снова поднес к губам свисток и подал несколько сигналов. Из гребного отсека послышалась барабанная дробь. Весла качнулись, поднялись вверх и с размаху опустились в стоячую воду.
Корабль заскрипел на разные лады. Казалось, он разламывает корку, сковавшую его киль и днище за долгие годы стоянки. «Силанда» медленно разворачивалась, пока не стала кормой к приближающейся буре. Весла слаженно и неутомимо опускались и поднимались, толкая корабль вперед. Геслер повесил свисток себе на шею.
— Что скажешь, Кульп? Такая посудина понравилась бы и императору.
— Меня тошнит от твоего ликования, — отмахнулся маг.
Геслер громко расхохотался.
«Силанда» шла на веслах почти с той же скоростью, что и при попутном ветре. Казалось, двойные ряды весел но обоим бортам едва успевали погрузиться в воду, как тут же снова взмывали вверх. Барабанная дробь пробирала Кульпа до самых костей и отзывалась болью во всем теле. В душе — тоже. Магу не требовалось спускаться в гребной отсек; он и так видел мускулистые руки обезглавленного барабанщика, ударявшие палочками-тыквами по кожаной поверхности барабана. Он видел неутомимые руки гребцов и их спины без единой капельки пота. Чья магия, какая сила заставляла их исполнять приказ Геслера? Нет, капрал ошибся. Эта посудина понравилась бы не императору, а самому Клобуку, если Властитель Смерти любит плавать по морям.
Геслер и Буян стояли на верхней палубе, у руля. Надежные и непостижимо суровые. И их шутки — тоже за гранью понимания: холодные, как ледник под хмурым зимним небом. Что ж, у каждого свой способ не потерять рассудок. И все-таки, чего в них больше: хладнокровной уверенности или… фатализма?
«Вот уж не думал, что щетина Фенира может быть такой черной», — мысленно заключил Кульп.
Маг-безумец и его буря догоняли «Силанду», и, хотя корабль шел куда быстрее незабвенного баркаса, опасность не исчезала.
Кульп подошел к Геборию.
— Это странное море и есть магический Путь вашего бога?
Старик сердито хмыкнул.
— Во-первых, не моего бога. И во-вторых, это не его Путь. Один Клобук знает, в какую бездну мы влетели. Не думаю, что мы сумеем легко и быстро выбраться из этого кошмара.
— Я видел, как вы коснулись «рукой Фенира» раны на бедре Буяна.
— Ну и что? Можете считать, мне повезло. Я вполне мог коснуться раны и другой рукой.
— Но вы хоть что-то почувствовали?
Геборий передернул плечами.
— Тень, мелькнувшую мимо. Думаю, вы тоже ее ощутили?
Кульп кивнул.
— И кто это был, по-вашему? Сам Фенир? — спросил историк.
— Не знаю. Мне думается, что нет. Я ведь плохо разбираюсь в таких вещах. Да и на Буяна эта тень не особо подействовала. Только рана затянулась, больше ничего. Вот уж не думал, что Фенир щедр на подарки.
— А он вовсе не щедр, — проворчал бывший жрец. — Если Фенир что-то и дает, то не задаром.
Фелисина сидела в стороне от остальных. Ее ближайшими соседями были отрезанные головы с открытыми глазами. Но головы не слишком ей мешали. Возможно, они даже не видели Фелисину, ибо все их внимание было сосредоточено на Геслере и костяном свистке. Фелисина вспомнила площадь в Анте и жреца Клобука, состоящего из мух. Тогда она впервые по-настоящему соприкоснулась с магией. До этого были лишь истории про магию и неистовых магов. Взрослые говорили о каких-то войнах на окраинах империи. Там в огне магических пожаров гибли целые города. Но все это оставалось для Фелисины чем-то далеким, не имеющим к ней никакого отношения. А прикосновение настоящей магии оставляло шрамы и чувство полной беззащитности перед силами, с которыми не можешь совладать. И мир сразу становился другим: безрадостным, пугающим, обреченным на гибель. Тот день в Анте изменил место Фелисины в мире, точнее — ее представления о занимаемом месте. Он выбил ее из равновесия, которое так и не восстановилось.
