— Без надобности! — подскочил атаман. — Он же тебя самого извести хотел! Хоть и моими руками, но ведь хотел!
— Так ведь не смог, — пожал плечами Сотник. — Хотя, лучше бы извёл.
— Ну уж не рубись ты так! Всё ещё у нас в жизни затопорщится! — попытался утешить Бутян. — Ну хотя бы мечик себе забери, чай, Кладенцы на дорогах не валяются!
Извек оглянулся на чудесное оружие, покачал головой.
— У воя всё должно быть по чести, а с этой бирюлькой и бестолковый в герои вылезет. Нет уж, пусть тут остаётся. Тем паче, слышал я, что кладенцов этих немеряно. Токмо раскиданы по свету кто где.
— Не так уж и немеряно, — буркнул Кошей. — Всего—то четыре штуки осталось. Один у Перуна, другой под Алатырь—камнем, третий в кургане Ататорка. Четвёртый вот он — мой!
— Мо—ой! — передразнил атаман. — Тебе то он к чему! Сидишь тут, над златом чахнешь… Вот и сиди, пока мои хлопцы не приедут. А как приедут, придётся поделиться по честному. Нет! Не по честному, а по справедливости. Ещё и за погибших заплатишь, причём втрое! А потом будешь придумывать, как дружиннику помочь. Не придумаешь — зажарим тебя на вертеле, сожрём по кусочкам, да загадим тобой окрестности. Поглядим потом, как ты из помёта оживать будешь.
Бутян деловито глянул на переломанные пальцы Кощея, убедился, что для сотворения заклятий ещё не выправились, и удовлетворённо потянулся за кубком. Поникший Сотник уже не слышал происходящего. Лицо потемнело, глаза глядели в пустоту. На хлопок по плечу Бутяновой длани, лишь поднял невидящие глаза, медленно, как во сне проговорил:
— Поеду я. Надо в Киев ворочаться, нагулялся уже.
Бутян хотел было что—то сказать, но увидав глаза Сотника, только молча кивнул. Провожая взглядом бредущего к выходу дружинника, крикнул вслед:
— Бывай, Извек, может свидимся!
— Может. — тихо донеслось в ответ и Сотник скрылся в каменном проходе.
Атаман грозовой тучей развернулся к угрюмому Кощею и, со всей силой съездил по понурой голове.
— Пёс ты шелудивый! Такого человека огорчил! Он же теперь с горя засохнуть может.
Из рассечённого лба побежала красная струйка, однако, Бессмертный старательно собрал глаза в кучу и упрямо мотнул головой.
— Этот не засохнет, такие вообще не засыхают… другому я бы своё поручение не доверил…
Под сводами зала раскатилась ещё одна звонкая оплеуха…
Умолчали, в узоры чары
Стыли веки, плач ворожей.
Вдохи зары замерзали
хриплым криком сторожей…
Дмитрий Ревякин
Наставница хмурилась, где это видано, чтобы русалки обратно просились. Да и не способно это — из русалок в люди. Сколько себя помнила, всегда перекидывали в одну сторону. И то не всегда получалось. Особенно трудно бывало с теми, у кого душа не простилась с миром окончательно. Иной раз приходилось по два—три раза обряд творить, прежде чем утопленница оживала в новой своей сути. Легче было с отчаявшимися, которые бросались в спасительную воду, решившись уйти от людей раз и навсегда. Лелька же, сиганула с моста, когда степняки вели в полон два десятка женщин её деревни.
Наставница вспомнила ворчание водяного, впервые увидевшего беглянку. Старый Щитень[70] долго смотрел на восьмилетку, представшую перед подводным народом. Ещё дольше ворчал, что, непроста девка, с такой намаешься, ибо все привязки на земле остались. Подрастёт, назад попросится, куды тогда бечь?
Тем не менее, недовольство водяного не помешало ему участвовать в обряде. Да и Лелька обернулась на удивление быстро. Видно слишком напугали её степняки и разор родной деревушки. Однако Щитень ещё долго хмурился: вроде русалка как русалка, но уж больно живая. Всем премудростям училась жадно и слишком быстро, без обычной подводной неспешности, будто не было впереди долгого русалочьего века. Скоро стали замечать, что вопреки обыкновению, девчонка росла. Через три года, вызывая удивление подружек, начала превращаться в девушку. Те, пополнив русалочье племя, так и не менялись. Щитень вновь начал сетовать, что всё не так. Тем временем, лучшая ученица успела стать общей любимицей и водяной вскоре успокоился, мол, будь что будет. Наставница тоже радовалась на послушную и веселую Лельку, хотя и замечала слишком живой нрав воспитанницы. И вот настало время больших забот…
…Ива вздохнула.
— Одумайся, девонька, не дело это, туда сюда сигать. Да и покон такого не позволит. Русалочий век на земле короток. И пяти седьмиц под солнцем не прожить.
Щитень грустно кивал, соглашаясь. Наставница продолжала:
— Я когда только наставницей стала, помню, случай был. Изловили как—то одну из наших, да отвезли в деревню. Сам ловец до неё сердцем запал, жениться хотел. Только на рассвете тридцать третьего дня умерла она. Рыбарь тот её снова к реке принёс, в воду опустил, да сам в омуте и утопился.
Не жить нам при Яриле.
— Мне и без Ярилы здесь не жить, — тихо молвила Лелька. — Задыхаюсь я тут…
Под своды грота скользнула старшая русалка, что—то шепнула Матушке—Наставнице, вдвоём вышли.
Водяной смотрел на тоскующую Лельку добрыми выцветшими от старости глазами.
— Эк тебя, девка, угораздило… Жила себе спокойно, ни забот, ни тревог. Только и делов, что с подружками веселиться, да жемчуг собирать. Теперь вот кручину себе нахлопотала. Видать, рано мы тебя в русалки перекинули, не подумали как след. С такой душой тебе бы бабой быть, детишек нянчить, мужа любить. Надоть было тебя к своим отвести.
— Да не осталось у меня своих, — вздохнула русалка. — Степняки всю деревню пожгли, кого не убили — в полон увели.
Водяной, прикрыл глаза, потеребил зелёную, с проседью, бороду.
— И то верно, запамятовал. — пробормотал он. — И что ж с тобой делать? Не иначе как к самой Дане тебе надобно. Нам, без её ведома, такое решать не по силам. За подобное самоволие ни тебе, ни нам не сдобровать. Прознает владычица речная, всех в осоку превратит, или в камыш. А мне, на старости лет, уж больно не полезно на холодном ветру стоять.
Лелька подняла глаза, с мольбой взглянула на водяного.
— Дедушка Щитень, миленький, укажи дорожку к Дане, вдруг отпустит…
— Показать—то не мудрено. Утёс, за вторым изгибом отсюда, помнишь? Неподалёку оттуда, в лесу ещё старое капище есть.
— Как не помнить.
— Так вот плыви туда и жди на берегу, под утёсом. Там одна из пещер Даны. А мы с матушкой наставницей подсуетимся, вызовем владычицу. Авось, что—нибудь да получится.
Лелька часто закивала, порывисто ткнулась лбом в кряжистое плечо водяного, не медля ни мгновения, лёгким ветерком шмыгнула прочь. Щитень проводил русалку грустным взглядом, почесал морщинистый нос и поспешил в покои наставницы.
