Лелька часто закивала, порывисто ткнулась лбом в кряжистое плечо водяного, не медля ни мгновения, лёгким ветерком шмыгнула прочь. Щитень проводил русалку грустным взглядом, почесал морщинистый нос и поспешил в покои наставницы.
Матушка пребывала в глубокой задумчивости. На коленях поблёскивала россыпь отборного жемчуга. Рука с крупным сверкающим шариком замерла в воздухе, да так и забыла опуститься, пока звук шаркающих шагов не заставил вынырнуть из забытья. Водяного встретил обеспокоенный взгляд.
— Ну что, старый, не одумалась девка?
— Да рази такая одумается, — проворчал водяной и, помолчав, добавил: — Не—е, такой ежели что втемяшится, то всё, суши русло! Тем паче, что она у нас, по сути, меньше всех русалка. И попала к нам слишком мелкой, и на земле дольше всех бегать может, да и училась всему быстрее других. Прочие твои воспитанницы тумкают иначе, с холодным сердцем. А эта рази русалка? У вас всё медленно, покойно. Чё спешить ежели впереди века. А у Лельки всё, как у бешенной молнии, испугавшейся Перуна.
Ива, соглашаясь, горестно покачала головой.
— Да сама знаю. Что делать—то будем? А, старый? Видать придётся пред ликом Даны явиться.
Водяной шевельнул покатыми плечами.
— Так и я про то. Нам тут больше решать нечего.
Наставница вздохнула и, сетуя на неспокойные времена, ссыпала жемчуг в круглую корчагу.[71] Постояла, что—то припоминая, хлопнула в ладоши. Из темноты прохода показалась растерянная русалка, из старших сестёр. Замерла с нитками бус в руках, вопросительно смотрела на наставницу. Та властно подняла подбородок, но помедлила и сказала не повышая голоса:
— Отвлекись покуда от монист, надобно принести из трапезной седьмое блюдо.
Русалка вылупила глаза, отчего стала похожа на снулую плотву.
— Матушка, так как же я узнаю, какое из них седьмое? Они же все как капли воды схожи!
— Эх, кулёма, — устыдил водяной. — Большая уже девка, а всё уму не наберёшься. Седьмое, оно же гадальное! На нём по канту полоса вытерта до блёклости. Остальные блестят сплошняком, потому как бусины по ним не катают.
Лицо русалки просветлело и она мигом скрылась с глаз. Щитень с Наставницей переглянулись. Водяной подвигал седыми кустами бровей, проворчал:
— Ну никак не могёт умом пошевелить. Пусть бы хоть ногами живо шевелила, да рази пошевелит… Пока до трапезной дойдёт, пока со всеми подружками посудачит… Хорошо ежели к вечеру приволокёт.
Русалка, однако, вернулась быстро, видать, любопытство было сильнее желания поболтать. Протянула блюдо водяному, отступила к стене и затихла, надеясь, что удастся узреть что—нибудь интересное. Обиженно скривилась, когда две пары глаз выжидающе остановились на её лице.
— Ступай, ступай. — ласково проворковала Наставница. — Тут дело серьёзное, в следующий раз любопытничать будешь.
Русалка выпятила нижнюю губку и, вздохнув горше крушинного настоя, подалась восвояси. Едва шорох босых ног затих, Щитень сопнул и поворотил взор к Наставнице.
— Ну что, Ивушка, покудесничаем, пока в памяти?
— А куда теперь деваться? — согласилась та и медленно прикрыла глаза.
Водяной выровнял блюдо на уровне пояса, упёр краем в могучий живот и замер, следя за тем, чтобы оно не шелохнулось. Ива отвязала с пояса продолговатую скрыньку, выкатила на ладонь три жемчужины, крупнее лесных орехов. Отобрала ту, что отливала синевой. Прошептав имя владычицы вод, пустила бусину вдоль края блюда. Едва голубая искра пробежала по кольцу, всё вокруг потемнело. Перламутровое дно наоборот высветлилось и обнаружило величественное лицо со внимательными синими глазами. Дана перевела взгляд с Наставницы на Щитня.
— Слушаю вас, мои преданные помощники. Реките.
Наставница глянула на водяного, вздохнув, заговорила:
— С заботами мы к тебе, Великая. Самим бед наших не развести, потому и позвали. — она замолчала, но благожелательный взгляд Даны поощрил продолжить. — Воспитанница наша влюбилась. На глазах сохнет, а что делать не ведаем.
— Русалка?! — брови богини взлетели и замерли крутым изгибом. — Влюбилась?!
— Не совсем русалка, — встрял водяной. — То есть перекинуть мы её перекинули, да больно молода была, от земных корней так и не ушла. Сердце, видать, полыхать осталось, вот теперь огонь наружу и выбился.
— Кто он! — перебили Дана.
— Да кто ж его знает? Из людей, причём вроде Перуном помечен.
— Воин?
— Ну не пахарь уж точно! — улыбнулся Щитень. — И не рыбарь. Тех у нас пруд пруди. По всему судя, из Киевской дружины.
Он умолк. Наставница тоже затихла, как утица в камышах. Дана хмурилась, не веря услышанному, но унылые лица помощников убеждали, что всё — чистая правда.
— Отговорить пробовали? — задумчиво поинтересовалась Дана.
— И слушать ничего не хочет, может ты попробуешь, Великая.
Глаза богини блеснули с укором.
— Придётся! Ведаете ли куда отправить?
— Уже отправили! — поспешно заверил водяной.
— Ну, плуты! — рассмеялась владычица. — Всё наперёд делаете, а прикидываетесь улитками!
— Приходится… — виновато протянул Щитень. — Жалко же их, несмышленых.
Брови водяного столпились у переносицы и почти полностью затенили глаза, однако под седыми зарослями, то и дело проблёскивало лукавство. Дана улыбнулась и провела перед собой ладонью. Перламутровая поверхность тут же погасла. Щитень с облегчением отставил блюдо.
— Вот, Ивушка, и гоже получилось. Там сами разберутся, а нам пора на затон кого—нибудь послать. Кликни тех, кто пошустрей, пусть поглядят. Намедни там вроде бы бобры разгулялись…
— Слыхала. — отозвалась Наставница и хлопнула в ладоши…
Плакать пришлось всерьёз…
Дмитрий Ревякин
…Дана с холодным любопытством рассматривала юную русалку. Та дерзко взирала на всемогущую владычицу вод и сама удивлялась, что удаётся выдержать этот властный взор.
— Если и боится, — думала Дана. — То очень хорошо скрывает.
Два жутких зверя, по обе стороны от богини, медленно ворочали морды с одной на другую. Чудовища ничего не понимали, отчего в рыбьих глазах хранителей застыло подобие растерянности. Лелька же напротив, не замечая стражи, неотрывно смотрела в синие глаза богини.
Решив закончить поединок взглядов, Дана чуть улыбнулась и откинулась на высокую гранитную спинку. Под сводами зала мягко зазвучал её спокойный насмешливый голос:
— Так вот ты какая, упрямица—Леля, не убоявшаяся гнева Даны. Что ж, садись, поговорим.
