Голос Ганелона донесся до меня снова — ровный поток богохульств.
Все свои силы бросил я против этой хватки, и она ослабла. Моя рука потянулась вперед — я ухватился за маску.
Женщина сердито вскрикнула, а потом процедила четыре слова:
— Амбер должен быть разрушен!
Лица под маской не было. Под ней не было ничего… совсем.
Одежда ее осела вниз и повисла на моих руках. Она… точнее оно… исчезло.
Быстро обернувшись, я увидел на краю Черной Дороги Ганелона. Он стоял в неловкой позе с неестественно вывернутыми ногами. Клинок его методично вздымался и падал, но с кем он воюет, не было видно. Я побежал к нему.
Черная трава, через которую я перепрыгнул, опутала его ноги полностью. Он перерубал эти путы, а другие стебли раскачивались вблизи, словно пытаясь вырвать из его руки меч. Ганелон сумел почти освободить левую ногу и качнулся вперед, чтобы сделать шаг.
Я обошел его со спины, стараясь держаться подальше от травы, и отбросил в сторону маску, которую, как оказалось, еще сжимал в руке. Она упала на землю у края Тьмы и сразу же вспыхнула.
Подхватив Ганелона под руки, я оттащил его; куст яростно сопротивлялся, но я все же одолел. Перепрыгивая через темные травы, что отделяли нас от мирной, ручной травки, я отнес товарища за дорогу.
Поднявшись, Ганелон некоторое время не отпускал меня, потом согнулся и стал растирать ноги.
— Онемели, — сказал он, — словно отнялись.
Я помог ему добраться до фургона. Ухватившись за него, он сумел притопнуть.
— Покалывает. Начинают приходить в себя… о-о! Наконец он прохромал к передней части фургона.
Я помог ему забраться на сиденье и сам вспрыгнул следом.
Ганелон вздохнул.
— Стало получше, — заулыбался он, — чуть-чуть отошли — эта дрянь просто высосала из них всю силу. И из всего меня тоже. Что случилось?
— Плохое предзнаменование наконец оправдалось.
— Что теперь?
Я взял поводья и спустил тормоз.
— Придется ехать поперек. Нужно узнать получше, что это за мерзость. Держи клинок наготове.
Ганелон осклабился и положил оружие поперек колен. Лошади упирались идти вперед. Но я слегка тронул их бока кнутом, и они сдвинулись с места.
Мы ехали по черной полосе, словно в кинохронике о второй мировой войне. Ехали будто в какой-то дали — близкой, мрачной, унылой. Даже скрип фургона и поступь копыт звучали глуховато, словно издалека. В ушах начало слабо и ровно звенеть. Трава у дороги шевелилась, и я старался держаться подальше от нее. Несколько раз мы проехали сквозь туманные облака. Они ничем не пахли, но мы невольно задерживали дыхание. Мы приближались к первому холму, и я начал раздвигать Тени.
Осторожно обошли холм.
Ничего.
Темная дорога дымилась на прежнем месте.
Тогда я рассвирепел. Извлек из памяти Путь, заполыхавший перед моим внутренним взором. И вновь попробовал сдвинуть Тень.
Сразу же заболела голова. Раскаленной проволокой от лба до затылка пронзила голову боль. Но это только разожгло мой гнев, и я изо всех сил стал сдвигать эту Черную Дорогу в небытие.
Все пошатнулось. Сгустились туманы, подушками поползли по дороге. Очертания расплылись. Я дернул вожжи. Лошади прибавили шагу. В голове моей теперь уже пульсировало, словно она вот-вот развалится на части.
Но вместо нее раскололось все вокруг. Земля дрогнула, по ней поползли трещины, но это было еще не все. Вокруг все задрожало, и трещины были не просто трещинами. Всюду зияли дыры: из одной торчала зеленая ветвь, в другой — поблескивала вода, в третьей — синее небо, а еще — абсолютная чернота, белесое ничто, фасад кирпичного дома, лица за окном, огонь, кусочек звездного неба…
К тому времени лошади уже неслись галопом, а я прилагал все усилия, чтобы не вскрикивать от боли.
Накатилась волна голосов: животные, люди, машины — все что-то бормотали. Я, кажется, расслышал голос Ганелона; он ругался — впрочем, не помню.
Я уже было подумал, что вырублюсь от этой боли, но из чистого упрямства и гнева решил выстоять. Все свои мысли я обратил к Пути, как умирающий к Богу, и всю свою волю бросил против самого существования Черной Дороги.
А потом давление исчезло, кони ринулись вперед, в зеленое поле. Ганелон ухватился за поводья, но я успел первым и остановил коней.
Мы пересекли Черную Дорогу.
Я сразу же обернулся назад и вгляделся. Передо мной все дрожало, как в растревоженной луже. Но наш след был непоколебим, будто мост в черной реке, и трава на нем стала зеленой.
— Это было похуже той скачки, когда ты вез меня в ссылку, — отметил Ганелон.
— Да, пожалуй, — согласился я и, ласково окликнув коней, вернул их на глинистую полоску дороги.
Здесь мир был ярче, а деревья, меж которых мы двигались теперь, оказались гигантскими соснами. Воздух благоухал их ароматом. Мелькали белки, перепархивали с ветки на ветку птицы. Земля стала темной и плодородной. Похоже, мы оказались повыше, чем были за Черной Дорогой. Меня порадовало, что Тени все-таки сдвинулись в нужном направлении.
Дорога изогнулась, повернула ненадолго вспять, потом выпрямилась. Время от времени перед глазами оказывалась черная полоса — не слишком далеко справа. Мы ехали, в общем, вдоль нее. Она явно прорезала Тень. Было видно, что теперь она снова осела, застыла в своей мерзкой сути.
Головная боль утихла, на сердце стало легче. Мы въехали чуть повыше, отсюда открывался дивный вид на поросшие лесом холмы, напоминавшие мне о местах в Пенсильвании, которыми я так наслаждался когда-то.
Я потянулся… спросил:
— Как твои ноги?
— В порядке, — ответил Ганелон, оглядываясь. — Корвин, у меня очень острое зрение…
— Да?
— Я вижу несущегося за нами во весь опор всадника.
Я встал и обернулся. Кажется, я застонал, рухнув на сиденье и дернув вожжи.
Он был еще слишком далеко, по ту сторону Черной Дороги. Кто этот всадник, пока не было видно. Но кто еще мог так мчаться по нашему следу?
Я выругался.
Мы приближались к гребню очередного холма. Я повернулся к Ганелону и сказал:
— Готовься к новой адской гонке.
— Это Бенедикт?
— Думаю, да. Слишком много времени мы потеряли. А он умеет ездить потрясающе быстро, в особенности сквозь Тени и в одиночку.
— Ты думаешь, нам удастся оторваться?
— Скоро узнаем, — ответил я. — В самом деле скоро. Я цокнул языком лошадям, хлопнул поводьями.
Когда мы поднялись на гребень, в лицо ударил ледяной ветер. Мы свернули вбок, и скала слева затмила небосвод. Когда мы миновали ее, тьма осталась, и мелкие кристаллики снега понеслись навстречу, впиваясь в наши лица и руки.
