class="p1">— Она имеет в виду…
— Я понял.
В голосе Ширама звякнул привычный металл.
— Она хочет догонять мохначей. Но нам совсем в другую сторону.
— Мы догонять. Туда идти. Здесь стоять — умирать. Плохая земля — злые аары, большие черви…
— О чем она?
— Не знаю, — покачал головой Хаста и повернулся к встревоженной мохначихе. — Какие еще черви?
— Там — большие черви! — Она ткнула пальцем в землю. — Много есть! Совсем плохой земля!
— Переведи ей, — вмешался Аюр, — что, если она доставит нас в Аратту, может просить любую награду. Мой отец щедр! Я прикажу накрыть Айхо вышитой попоной и украшу его золотом и драгоценными камнями. Я и ее наряжу как настоящую женщину!
Последние слова жрец не стал переводить.
— Нет, — насупилась Айха. — Домой ходить. Потом ходить-ходить-идти Аратта…
— О чем она? — поинтересовался царевич.
Хаста почесал в затылке.
— Говорит, что будет догонять своих. Потом ее народ будет кочевать от пастбища к пастбищу и когда-нибудь дойдет до Аратты.
— Когда это будет? — процедил Ширам.
Мохначиха задумчиво уставилась на саарсана и махнула рукой.
— Будет! Один время трав, два время трав… Когда прийти.
— У них нет счета времени, — развел руками Хаста.
— Нет, — отрезал Ширам. — Мы должны идти в Аратту. И чем скорее, тем лучше.
— Похоже, у нас нет выбора, — заметил жрец.
— Но я должен быть в столице! — воскликнул Аюр, удивленный тем, что это напоминающее женщину существо не слышит его щедрых посулов. И верно ли он понял, что она предлагает ему несколько лет кочевать с мохначами? Что за ерунда?
— Аюр прав, — поддержал его Ширам. — Наследник престола должен как можно скорее вернуться ко двору. Мы и так слишком задержались. Исчезновение последнего выжившего сына государя непременно вызовет смуту.
— Вряд ли Айху интересует судьба династии, — устало сказал Хаста. — Она твердо желает идти на север, к своим. А мамонт никого, кроме нее, не послушает.
— Так уговори ее!
— Как?!
Ширам не ответил, лишь закрыл глаза.
— Думаю, нам действительно стоит идти с ней, — продолжал жрец. — Возможно, когда мохначи соединятся, я смогу повернуть их в сторону Аратты.
— По моему, ты сам в это не веришь, — отозвался царевич.
— Да, светозарный. Но я приложу все силы. Полагаю, что пеший переход в Аратту — без шатра, без припасов и теплой одежды, почти без оружия, да еще и с раненым — нам не под силу. Доверимся воле богов и отправимся на север. А потом, когда Ширам встанет на ноги, я попытаюсь…
— Мы пойдем в Аратту, — перебил его накх. — С мамонтом или без него, с тобой или без тебя. Я и Аюр.
— Как ты пойдешь? Ты же не стоишь на ногах! — возмутился жрец.
— Хорошо, ты прав.
На скулах саарсана вздулись желваки.
— Да, я вряд ли сейчас далеко уйду. Значит, я не смог выполнить приказ…
Его рука скользнула к бедру, и в свете костра блеснул клинок метательного ножа.
— Что ты задумал? — отпрянув, воскликнул Хаста.
— Не беспокойся. Я не могу пережить такой позор. Я стал для вас обузой. А без меня вы сможете дойти. Но пообещай, что вы пойдете в Аратту и ты будешь заботиться о царевиче как о сыне и наследнике престола… Пообещай, или мой дух будет являться к тебе каждую ночь!
Ширам воткнул кинжал рукоятью в землю.
— Постой! — закричал жрец.
— Не смей! — подхватил Аюр, кидаясь к накху. Он хлестнул по клинку прутом с насаженной рыбой, сбивая его наземь.
— Я повелеваю тебе жить!
— Постой, — вновь повторил Хаста, уже значительно тише. — Айха, отойдем. Мне нужно с тобой переговорить.
Они ушли в темень. Вскоре оттуда послышались негодующие возгласы мохначихи, затем они смолкли. Потом до слуха Аюра и Ширама донеслось какое-то довольное урчание.
— Чем они там занимаются? — ухмыльнулся царевич.
Очень скоро жрец с дикаркой вернулись к костру. Лицо Айхи расплывалось в широкой счастливой улыбке. У Хасты же вид был задумчивый и невеселый.
— Мы отправляемся в Аратту, — сухо объявил он. — Прямо сейчас.
Ингри разочарованно обшаривали место последней стоянки арьяльцев. За исключением скромной посуды, одеял, дорожных плащей и пустого ящика из-под снадобий жреца, взять было нечего.
— Я же говорил! Говорил вам! — кричал сородичам Учай, потрясая дареным кинжалом. — Надо было преследовать их сразу! Мы бы их быстро догнали! Мамонт — не рыба, чтобы вечно сидеть в воде! Бросайте утварь — мы еще успеем…
На его плечо опустилась тяжелая рука одного из охотников.
— Чего орешь? Мы все здесь, все слышим.
— Нам следует поспешить! Враг уходит, а мы тут миски пересчитываем…
— Надо возвращаться, Учай.
— Разве мы закончили наше дело? Разве убили тех, кто надругался над святилищем? Кто плюнул в протянутую руку дружбы? Куда нам возвращаться?
— Домой, Учай. Мы в чужой земле. Здесь кочуют мохряки. Они не любят чужаков… Ночью мы их напугали, но теперь они могут вернуться — и тогда нам не поздоровится.
— А если придет войско Арьялы? — взвился вождь. — Думаешь, это доставит тебе больше радости? А твоей сестре, матери?
— Они не придут. Мы показали им, каково оно — враждовать с нами.
— Кому ты показал — Шираму? Может, все было наоборот?
Учай оглянулся. Сородичи молча стояли вокруг, слушая их спор.
— Что уставились? Нужно идти вперед!
Среди ингри послышался глухой ропот.
— Чужаки пешком через Холодную Спину не пойдут — стало быть, отправятся кочевать с мохряками, — резонно возразил старший из охотников. — Но их жрец хитер. Он может натравить мохряков на нас. Надо уходить.
— Да что ж ты заладил?!
Охотник не ответил, просто махнул рукой, призывая сородичей, и направился в сторону заката. Ингри шли за ним понуро и устало, отводя взгляды от Учая. Их дальний поход, по сути, закончился провалом, и все, что им хотелось, — поскорее оказаться под защитой родных лесов.
«Когда-нибудь они все пожалеют об этом, — скрежеща зубами от ярости, думал сын Толмая. — Они не понимают, что их ждет. Глупцы! Мне нужно войско, всецело послушное моему слову. А эти… — Он поглядел вслед бредущим сородичам. — Если арьяльцы вернутся, то судьба этих недоумков поможет мне собрать настоящее войско».
От этой мысли у него на сердце стало легче. Учай чуть заметно ухмыльнулся и крикнул вслед:
— Ладно, я иду с вами!
Следующим утром задул ветер с севера. Студеный, пронизывающий, он гнал низкие облака куда-то в южные земли. Может, там они и прольются благодатными дождями — но теперь они только бросали на равнины серую тень, погружая в уныние души солнцелюбивых ариев. Свистел ветер, травы стелились по земле. С самого рассвета Господь Солнце ни разу не явил своего лика, даже краем огненного
