Он стал каждый день ходить в тот самый лес, в надежде снова увидеть Осоку. И увидел. И не один раз. Он влюбился в нее со всем пылом молодости; в ней было что-то… настоящее, подлинное, что несказанно трогало и заставляло трепетать его сердце. Они были счастливы совсем недолго… Арчеша призвал отец. Попеняв сыну за бесцельное прозябание в глуши, он сообщил ему, что пора браться за ум и начинать служить не только своим прихотям — на что тебе, сын мой, было дано немало времени, — но и благу линьяжа. Ты ведь закончил арзахельский университет, сын… и это недешево обошлось нам. Тебя ожидает судейская мантия… с твоей природной пытливостью и недоверчивостью это занятие как раз по тебе. А чтобы твой новый дом не показался тебе таким уж холодным и неприветливым, женись. Да поскорее. Благо невеста уже есть.
Арчеш выслушал отца, не перебивая и не споря; он знал, что рано или поздно ему придется подчиниться его воле. Но последние слова застали его врасплох. Он не был против послужить линьяжу, расплатившись за все удовольствия разгульной жизни, был готов отдать свое время и знания… но не свободу.
Ты удивляешь меня, сынок, сказал отец. Он не сердился, не упрекал, говорил спокойно и размеренно. Мантия городского судьи на дороге не валяется, мэтр судья сам выберет себе преемника. А ты взамен женишься на его дочери. Девушка славная, милая и добрая. Свадьба назначена на первый день осени, как раз через неделю. Успеешь приготовиться.
Арчеш испросил позволения уехать на пару дней, чтобы уладить оставшиеся дела. Отец не отказал, даже предложил денег, чтобы дела были улажены поосновательнее.
… Я должен уехать, сказал он Осоке. Я не принадлежу себе. Но я тебя не брошу… не бойся. Подожди, все еще уладится, я буду часто приезжать… ведь я с ума без тебя сойду!
Она слушала Арчеша, прижимая его голову к груди, гладя каштановые тогда волосы; это она успокаивала его и утешала. Ну конечно, я буду ждать тебя, я всегда буду ждать тебя, говорила она. Потому что люблю.
Проведя последнюю, сумасшедшую ночь в ее хижине на краю болота, Арчеш уехал. Страное чувство не покидало его, будто он предает самого себя, отказывается не от безвестной травницы, а от чего-то такого, что есть средоточие его души. Смехотворно банальная история: молодой повеса и деревенская красавица… да только Арчешу казалось, что он первым в Обитаемом Мире переживает ее. Потом началась полная забот жизнь городского судьи, Арчеш вошел во вкус новой роли, всецело погрузившись в судейские обязанности. Об Осоке он вспомнил только через месяц; и, улучив случай, отправился в поместье. Слуги рассказали ему, что последний раз знахарку видели, когда она отправилась, на ночь глядя, собирать на болоте сумеречные травы, те, что раскрывают свои соцветия только после того, как зайдет солнце. Она делала это не раз, зная все тропки в трясине и не боясь ее ловушек. Но в этот раз болото не отпустило Осоку.
И спустя многие годы, Арчеш так и не узнал, что же случилось с его возлюбленной. То ли подвели ее всегда такие зоркие глаза и она ступила не на ту тропку, то ли сознательно выбрала она болото как последнее свое пристанище… Так ли уж важны причины? Его единственная ушла, оставив по себе пустоту и запоздалое раскаяние. Арчеш не был счастлив с женой. И не ее в том была вина; она прилагала все старания, чтобы понравиться ему. И еще она старалась, чтобы он не заметил, не почувствовал, не заподозрил…
Иногда, размышляя о характере своего сына, Сириана Мираваля, о его успехе и тех средствах, которые он использовал при его достижении, Арчеш оправдывал сына, обвиняя себя. Ибо каким еще может быть, спрашивал старик сам себя, ребенок, зачатый во лжи и принуждении? Ни отец его, ни мать не любили друг друга, оба лгали — лгали самим себе, вот что страшно…. Они поступили так, как того требовали традиция и приличия. Предпочли Жизни — мертвую букву закона. Такая вот история…
— Такая вот история… — сам себе сказал старик, сидящий на бархатно-зеленом пне у самой кромки болота. Вскоре он встал и сделал несколько шагов навстречу трясине.
— Ну что, опять пришлось свидеться? — никто не ответил на его вопрос, только где-то в глубине болота жалобно засвистала птица. Старик стоял, словно прислушиваясь к еле ощутимым вздохам тишины.
— Экое же ты ненасытное, — Арчеш усмехнулся, — ты и старость мою решило обездолить? Забрало мой цветочек… — он неторопливо пошел вдоль обманно-зеленого дерна.
— Да чтоб тебе лопнуть!.. — пожелал Арчеш в сердцах, пнув подвернувшуюся под ногу палку. Остановившись, он пригляделся к следам, которые, благодаря сухой и холодной погоде оставались вполне четкими. Вот колея от телеги братьев Брейс, вот следы копыт их клячи. Старик сделал несколько шагов в сторону и заметил еще одни отпечатки подков… но явно не лошади Брейсов. И подкова совсем другая, да и не могла же лошадь сама выпрячься и отойти от болота подальше, а телегу, мол, сами хозяева пусть везут. Арчеш опустился на колени. Его глаза, ничуть не потерявшие остроты, осматривали примятые былинки, отмечали форму подков стоявшего здесь коня, и странный характер следов. Наконец, старик встал и, вопреки всем доводам рассудка, направился прямо к болоту, сделал несколько шагов вглубь. Постоял, глядя под ноги и что-то обдумывая, повернулся и пошел к ожидавшей его гнедой.
Вернувшись в поместье, Арчеш — видно, чтобы успокоиться — отправился в сад. Старик бесцельно бродил по тропкам, без нужды поправляя соломенные шалашики на розовых кустах, прибежавшую было экономку он прогнал, нетерпеливо замахав на нее руками. Здесь, в саду, его и застал Риго.
Арчеш смотрел на торопливо подходящего к нему внука безо всякого выражения, чуть ли не тупо, молча пожевывая губами.
— Как она? — задыхаясь, выговорил Риго. — Как моя жена? она уже…
— Уже. — Выплюнул слово старик, — уже. Он смерил внука яростным взглядом и, не в силах более сдерживаться, заорал:
— Да как ты посмел здесь появиться? Ты… ты… недоумок!!! Вон отсюда!!! Чтобы ноги твоей здесь не было!
Риго попятился было от столь неожиданного натиска, но все же остановился и нашел в себе мужество спросить:
— Что случилось, дед? Я, признаться, плохо соображаю… три дня не спал, все ночи в седле провел… — он покачнулся. — Что с моей женой?
На лице Арчеша Мираваля застыла горько-насмешливая гримаса. Он двинулся на Риго, словно намереваясь силой выгнать из сада.
— Твоя жена… — старик намеренно подчеркнул это слово, — жена в Эригоне, где ей и полагается быть. Поздравляю тебя, внучек, — подойдя вплотную к Риго, дед с силой ткнул его в грудь своими длинными, сильными пальцами, — у тебя родился сын!
